Андрей Зубов: «Наша книга – это история не государства, а общества»

[Вика]

Продолжаем обсуждение проблем бытования истории, ее преподавания, а также исторического наследования. Об этом мы побеседовали с доктором исторических наук, профессором, генеральным директором Центра «Церковь и Международные отношения» МГИМО, зав. кафедрой истории религий Православного университета апостола Иоанна Богослова Андреем Борисовичем Зубовым. Профессор Зубов является ответственным редактором капитального двухтомника «История России. XX век», написанного коллективом в составе 42 авторов. Книга охватывает период с 1894 по 2007 гг.

Борис Долгин: Недавно Николай Копосов представил доклад о реформе преподавания истории, где в качестве главной задачи выдвинул воспитание критически мыслящего гражданина, который сможет адекватно воспринимать источники и т. д. Каково ваше видение задач преподавания истории, ваш нормативный взгляд на эту проблему в приложении к России?

Андрей Зубов: Я думаю, что история – это совершенно уникальный коллективный опыт, опыт вызовов и ответов. Вызовов, которые человек делает обществу, другим людям, природе, всему окружающему миру. И те ответы, которые он на это получает в виде тех или иных исторических событий. Поэтому воспитание любого человека проходит, я думаю, в трех планах. Первый – это личный опыт вызовов и ответов. Второй, связанный с первым, – это опыт семьи, который передается в разговорах о том, что было с папой, бабушкой или дедушкой, когда они что-то сделали и что-то за это получили. Второй опыт – это также опыт художественной литературы, когда человек на опыте вымышленных героев страдает, переживает, узнает, почему Анна Каренина оказалась в итоге под поездом. И третий опыт – это опыт истории, опыт того, что происходило с людьми его страны или другой страны. Поэтому вся Европа и США воспитываются на классической истории (на Геродоте), чего у нас лишено подавляющее большинство людей. Человек социализируется на основе этих трех планов, и потому задача истории – максимально честное (единственный ограничитель честности – это объективное знание факта) рассказ о значимых исторических событиях и явлениях с обязательным привлечением человека как актора, главного действующего лица...

Б.Д.: Вы поклонник антропологической истории?

А.З.: Безусловно. Я считаю, что никакой внешний фатум или внешние обстоятельства не определяют поведение человека. Понятно, что на человека влияют и климат, и среда, и масса других факторов. Это вызовы (они могут быть экологическими, космическими и пр.), ответы на которые всегда дает человек. Поэтому история всегда антропологична. Этим отличаются гуманитарные дисциплины от естественнонаучных. В естественных науках мы изучаем процессы, где нет свободного выбора: тело, падающее вниз, не решает, с какой скоростью ему падать. А человек определяет, как ему реагировать на ситуацию.

Б.Д.: Все-таки, какова задача функционирования истории? Вопрос не «как», а «зачем»?

А.З.: По определению, которое приписывается Геродоту, хотя я думаю, что оно намного древнее, история учит. Это банальная фраза, но наиболее глубокая.

Б.Д.: Но ведь история никогда не повторяется. Как она может научить?

А.З.: Она никогда не повторяется буквально, но в различных одеждах, образах, ситуациях, повторяются одни и те же события. Вспомним опыт пророков. Пророки, когда учили конкретного царя, обращались к опыту царей, бывших до него. Понятно, что Иезекия находился не в той ситуации, что царь Давид, но это была парадигмально близкая ситуации. Это обычная форма обучения истории. В США эпохи освобождения вдохновлялись римской и греческой историей.

Б.Д.: Вдохновение, опыт позитивный и опыт негативный. А существует ли такая функция истории, как формирование идентичности? И хорошо ли это?

А.З.: Это вопрос не столь однозначный. Несомненно, идентичность отдельного человека связана с его личным жизненным опытом. Человек становится личностью, обретая историю своей жизни.

Б.Д.: Разве он не смотрит на свою жизнь глазами той культуры, в которой он живет?

А.З.: Я к этому и веду. Для человека в первую очередь важна идентичность, обретенная им самим. В этом смысле он сам – это и история его народа, и история сообщества, к которому он принадлежит. Скажем, Россия – это сообщество, в котором русские, евреи, украинцы могут быть разных национальностей, но они все же чувствуют себя общностью. Поэтому без понимания своей общности, без национальной истории не может сформироваться идентичность человека как человека современного, государственного, письменного сообщества. Но здесь принципиально важно, как это формируется. Если мы будем учить ребенка, что его родители самые лучшие, а все остальные намного хуже; что он сам самый умный, а все остальные дети намного глупее, он, сталкиваясь с жизненным опытом, поймет, что его учитель – враль. Или вырастет с искаженным сознанием. В итоге все кончается страшными стрессами, которые приводят к разрушению психики, а то и жизни человека. Любовь к своему не должна строиться на превозношении перед другими, на отталкивании другого как неправильного, чужого. Надо ясно учить человека, что твое – это твое, поэтому оно тобой и любимо (как твои родители), но и другие ничуть не хуже, они идут иными путями, но это тоже пути.

Задача создания национальной идентичности должна выполняться не так, как в странах распавшейся Российской империи. Национальная история должна преподаваться как опыт твоего народа со всеми плюсами и минусами, ошибками и достижениями. И второе – это воспитание отношения к иному не как к плохому. Это, кстати, очень сложно. Опыт почти любого воспитания отталкивается от другого как от плохого: армяне и азербайджанцы, евреи и арабы, русские и украинцы и т. д. А это всегда лишь усиливает те органические противоречия, которые потом кончаются кровопролитием и несчастьями для самого народа.