Пёстрая проза

[Виктор К]

Открытка

Красный казак Платон Межин совсем сегодня притомился: белые дрались, как звери.
Сивый конь Мишка, чуткая душа, сам пошёл к колодцу у околицы.
Возле колодца, раскинувшись, лежал человек: в погонах, ремнях. Отвоевался, ваше благородие?..
Межин спрыгнул и увидел знакомое лицо: то был Тимоха - верный дружок детства, да и всей лихой юности.
Вместе играли в свайку и лазали за яблоками, вместе рыбалили и дрались друг за друга.
Тёплый ветер шевелил Тимохин чуб.

На груди убитого нашёл Платон открыточку с веткой сирени, а позади неё было написано:
"Дорогие мои жена Антонина Петровна, Сашка и Оленька.
Я убит
Ваш Тимофей Иванович Строков".
Осталось только поставить дату и отослать семье...
Платон бережно спрятал открытку в карман, перекрестился и зачем-то отвернулся от грустных глаз коня.

На следующий день со страшным боем взяли станицу Егорлыцкую.
Ещё пахнущий гарью и конским потом красный казак Платон Межин добыл на почте открытку с незабудками.

[Виктор К]

Колодец

Я заглянула в колодец.
Стоять на скользкой после дождя колоде было неудобно, и я улеглась грудью на край.
Внутри пахло влагой и мокрым деревом.
Вода была синяя и подмигивала, когда какая-то мелочь падала внутрь (или я её нарочно роняла).
- Мама, вода – синяя!
- Куда ты лезешь, сумасшедшая! Ты же кувырнёшься туда!..
Мама сердито тащит меня за руку.
- Мам! Ну, почему вода синяя?
- Сиди теперь весь день дома!
- Ну, почему-у?..
- Потому что ты можешь свалиться в колодец!
- Нет… Почему – синяя?
- Синяя?.. А-а: потому что солнышко заглядывает в колодец, и там отражается небо.
Сижу в комнате, но не играю, а думаю, как любопытное солнышко заглядывает в колодец.

Я заглянула в колодец.
Вода была зелёная, и кто-то в глубине махал мне рукой.
Я испугалась и убежала.
- Мама! В колодце зелёная вода!..
- Ох! Знаю. Он такой старый.
- Кто?!.. Тот, кто живёт в колодце?!..
- Нет-нет. Сам колодец. Он начал зарастать. Придётся просить, чтобы почистили.
- А кто мне махал рукой из колодца?
- Махал?.. – смеётся мама. – Это трава! Но мы всё почистим, и будет, как новенький!
Я радуюсь, что у нас будет новенький колодец.

Я заглянула в колодец.
Вода была красная.
Мне совсем плохо после перенесённого аборта.
Эта женщина приговаривала: «Почистим - и всё!» Это она так успокаивала.
А простыня была вся в крови. И ноги были мокрые.
Никогда не видела столько крови. Тёмно-красной. И очень больно.
Теперь и в колодце стояла красная вода.
Тут мама обняла меня за плечи, и стало тепло.
Я сразу заплакала, а она что-то говорила мне и уводила потихоньку в дом.

Я заглянула в колодец.
Сегодня не стало мамы.
Кто-то сказал, что она ушла на небеса, а она так нужна была мне здесь, рядом.
Вода была чёрная.

[Виктор К]

Чудо Михаила

(Рождественская история)

- Может ли мама оказаться на войне?..
Михаил Иевлев, недавний реалист, а ныне рядовой Добровольческой армии, хорошо помнил, как тяжело ему далось прощание с мамой.
Сначала она суетилась и что-то подсовывала ему в дорогу, а потом вдруг обронила силы, опустилась на стул и осталась сидеть, положив усталые руки на колени ладонями вверх.
- От меня уходят все мужчины, - говорила она потеряно.
- А я?! – тут же вскинулась пятнадцатилетняя Ирина.
- А ты всегда со мной, - попыталась пошутить мама, но вышло невесело.
Папа ушёл из дома ноябрьским днём и исчез. Крепкий, полный сил человек с ясными глазами и кудрявой бородой растворился в Новочеркасске, не оставив даже догадок.
Кому мог помешать архитектор в приличном костюме, идущий по улице по своим делам? Быть может, дело в приличном костюме?..
После папиного исчезновения мама потемнела лицом, и в волосах появилась паутинка седины.
В квартире Иевлевых до сих пор витало «без вести» - безнадёжное слово, которое страшно произнести.

Михаил присел, чтобы мама смотрела на него сверху вниз, и начал объяснять, что Россию нужно защищать от разрушителей, от антихристов, что только мужчины должны это сделать.
Мама кивала, но было видно, что все «правильные слова» не дотягиваются до её сердца. Михаил умолк.
Поцеловала, погладила по голове, перекрестила, что-то приговаривая.
Совершенно неожиданно разревелась Ирина, и Михаил поскорее пошёл к двери.
На пороге обернулся, неловко схватил воздух ладонью, прощаясь, и толкнул дверь.
Мама смотрела вслед взглядом, который был памятен с детства: отец, уходя на любимую охоту, брал Мишу-Михаила с собой, а мама их так провожала – глазами.
Словно знала, что в будущем будет день, когда расставание может оказаться последним.

- Вставай, Мишенька, вставай, - звучит знакомый голос в голове.
Так мама будила сына в канун Рождества, когда ещё в тумане сна знаешь, что в большой комнате стоит живая ель, заполняя запахом натопленную комнату, а вокруг неё водят хороводы подарки: большие, яркие – Мише и Иринке, а маленькие, взрослые – родителям.
Михаил открыл глаза и увидел, как рваные облачка плывут по холодному небу.
Со зрением на него обрушились сразу все чувства: запах горелого сукна, волны пронизывающего ветра, жёсткая, мёрзлая земля, противные крики галок, больные толчки пульса в голову, казавшуюся одной ссадиной.
Вокруг никого не было, а буханье снарядов и доносившиеся выстрелы перекликались далеко справа, да и то – редко, словно по унылой привычке.
Сегодня – сочельник, но какой ужасный!.. А ведь ещё утром слышались шутки от бывалых товарищей, что воевать в сочельник – неплохой знак.
Было даже какое-то странное ощущение, что воевать – это работа, и сегодня, в преддверии Рождества, нужно как следует поработать.

- Вставай, Мишенька…
Когда голову слегка отпустило, Михаил опёрся на локоть, и стал потихоньку подниматься: встал на колени, боясь пошевелить шеей, и вдруг отдёрнул руку, заметив, что опирается на чью-то ногу.
На снегу, испачканном землёй и пятнами крови, лежал мёртвый красноармеец, лицом поразительно похожий на Михаила.
Те же семнадцать, наверное: плотно сжатые в обиде на судьбу губы, тонкий нос, лёгкие завитки каштановых волос на висках и на шее, нелепо редкие волоски на щеках.
Только иней уже заставил поседеть брови, ресницы и голову.
- Как страшно умереть перед Рождеством!.. Или наоборот – хорошо, - запутался Михаил. – Хотя эти красные не верят в Бога…
Он перекрестился, размышляя о том, что мама и папа думали о Боге по-разному.
Мама говорила:
- Иногда бывают минуты, когда надо просто верить и уповать на Божью помощь.
А папа говорил:
- Господь выведет, но ты должен помогать Ему всеми силами: человек для этого и рождён.

Михаил двинулся подальше от красноармейца, попутно заметив, что у того отличная шинель и нарядно алая полоса на шапке.
Увидел свою винтовку и подобрал, с трудом закинув за спину. Опять вспомнил, как папа ходил с ним на охоту, как раз в сочельник.
Мама долго спорила: кажется, её не утешила и подстреленная папой крупная тетёрка.
А папа с ним, закутанным от рождественских морозов, разговаривал, как со взрослым: учил, как жить зимой на охоте:
- Никогда не бросай и не теряй оружие – всякое может случиться. – И Миша представлял, как вырастет и будет ходить на охоту с папиным ружьём: он его никогда не бросит!

Пошёл редкий, но удивительно пушистый снежок, и даже ветер притих.
Михаил подул на руки, согревая и щекоча лицо шерстяными перчатками, почти насильно данными мамой.
Внезапно почувствовал, что голоден и торопливо хлопнул по бедру – подсумок был на месте. Не снимая перчаток, вытащил оттуда застывший кусочек хлеба, завёрнутый в платок, и стал осторожно грызть на ходу, чтобы не тревожить нывшую голову.
Наконец вспомнилось, как шёл в атаку с примкнутым штыком (так и не снял и сейчас колол снежный воздух за спиной).
Как страшно ухали с подвыванием снаряды, противно визжали пули под ногами и возле головы.
И красные дрогнули и начали откатываться, но тут его словно палкой ударило по голове, и мир погас.

Папа говорил:
- Если не знаешь, где ты, иди туда, откуда пришёл.
Уже начало смеркаться; синие волны съедали остатки света быстро, как это всегда бывает зимой.
Михаил совершенно не знал местности и шёл туда, откуда рано утром пробирался сюда со своей ротой.
«Местность» - такое смешное географически-учебное слово!
А «местность» была молочно-белой от снега и холодно-чужой, хоть и красиво поблёскивающей. Не хотелось умирать в Рождество. Хотелось жить-жить-жить…
Ведь это – чудо: остаться в живых под Рождество.
Но чтобы чудо свершилось, надо было не только выжить, но и дойти до своих.
Прийти в избу, набитую ужинающими красноармейцами, и встретить праздник, замерзая насмерть в сарае, или в поле с простреленной грудью?..
Нет, надо сквозь наступающую черноту искать нашу армию.

- Идти, не останавливаться, чтобы не замёрзнуть, - учил папа.
И Михаил шёл и шёл, думая о том, что недавно получил старенькую шинель (не в пример той, что у мальчишки-красноармейца), но очень длиннополую.
- Этто ничо, что долгопола, - сказал ему белый от седины, усатый фельдфебель с Георгием на груди. – Теплее будя!
А незнакомый поручик весело подмигнул Михаилу.
Шагать было трудно: мешал снег, контуженая голова, и темнота путала направление. Иногда, чтобы не обморозить, приходилось тереть немеющие щёки и нос.
Казалось, отец идёт неподалёку и подсказывает.
Михаил помнил, что нужно пройти через лесную полоску, а там было недалеко до одной из станиц, но ночью это было сделать страшно трудно.
И только мамин взгляд, с которым нельзя было попрощаться, чтобы не оставить её с одной маленькой Иринкой, звал его и толкал вперёд.

Начался лес, и темнота принялась пожирать остатки света ещё быстрее.
Винтовку пришлось снять, а штык – отомкнуть, неуклюже прицепив к поясу.
Усталость уселась на плечи и росла, тяжелела, мешала двигаться вперёд.
Тусклая луна, освещавшая только саму себя, подмигивала жёлтым куриным глазом из-за провисших, заснеженных веток.
Под ногами не было никакой тропы.
Снег принял сизоватый мертвецкий вид, и уже забрался за голенища сапог, противно протекая внутрь.

Из головы не шёл парень-красноармеец.
Кто он? Студент, сын землемера или бывший семинарист (встречались и такие)?
Михаил теперь опирался на винтовку, как на посох, приглядывая, глубоко ли проваливается приклад. Шаг, шаг, ещё…
Мысли мешали следить за тем, куда поставить ногу.
Забыть этого "двойника"!.. У красного – своя судьба, у Михаила – своя.

[Виктор К]

Внезапно путь, словно частоколом, перегородили длинные острые кусты и ветки: то ли ивняка, то ли вербы – в темноте не видать.
Михаил не сразу нашёл просвет в ветках, так и лезущих в лицо.
Хрустнуло; снег под прикладом осел, и маленький человек, штурмующий кусты в лесу, уходящем в небо, поскользнулся и упал.
Руки провалились в снег, под которым оказалась вода незамёрзшего родника.
Запястья обожгло, и Михаил рванулся так, что в голову снова ударила боль, и затошнило.
Он встал на колени, еле терпя пульсирующую муку.
Содрал истекающие водой перчатки и засунул их за ремень неотжатыми.
Чуть вытер ладони о шинель и сразу – к щекам: спасать от режущей боли.
Потом воткнул правую кисть за пазуху, левую сунул между стиснутых бёдер и, когда она немного ожила, завернул в платок и ввернул кулак в карман.
Только после этого подышал и поднялся с колен.
Шинель на груди была покрыта безобразной махрой из замёрзших сосулек.

Совсем стемнело, не спасала и луна. Михаил медленно шёл, увязая.
Винтовку поднять уже не смог – бросил, и потому тыкал в тёмно-сизый снег подобранной палкой. Темнота давила, пригибала к земле.
Почти наткнулся на лежащий поперёк пути ствол сломанной сосны.
Упёршиеся в землю нижние ветки казались расставленными ногами, а верхние покачивались над Михаилом, осыпав с головы до ног снегом.
Словно падающая звезда вспыхнула радостная мысль:
- У меня же есть спички! Я разведу костёр!..
Правая рука ныряет в подсумок и ощупывает ненужные уже патроны, нож в чехле, какую-то бумагу…
Снова и снова перебирает знакомые предметы, чувствуя немеющими пальцами хлебные крошки.
- Нет, не может быть!.. Неужто выронил, когда залез в первый раз?!..
Страх процарапал спину, запрыгнул в грудь, мешая дышать и распухая.
- Я обещал маме, что вернусь, - думал Михаил, - и обманул.
- Главное: никогда не паниковать, - вдруг отозвался папа.

Михаил уже свыкся с мыслью, что спички пропали, поэтому стал думать, как дожить до рассвета .
Идти дальше не было смысла: не видно ни зги. Придётся как-то ночевать здесь.
Если залезть под лапы упавшего дерева и прислониться спиной к вывороченной пятке из корней, может быть что-то и выйдет…
А вдруг он нечаянно выживет, закутавшись в свою длинную шинель и сберегая внутри тёплое дыхание?
Михаил полез под сосну, обламывая мелкие ветки с хвоёй, чтобы набросать зимнюю перину.
Давно окоченевшие, бегали в голове мысли:
- Какое у меня рождественское ложе!.. Надо прочитать перед сном «Отче наш».
Уйдя из дома, ни разу не читал он «Отче наш», а тут подумал, что, если придётся замерзать без причастия, хоть будет в напутствие Слово Божие.
Михаил набросал ветки погуще и приготовился присесть под растопыренные корни.
Сел, поёрзал и с ужасом понял, что проваливается в какую-то яму.
В детстве съезжал он с ледяной горки на салазках спиной назад. И в этот раз ощущение было то же, только сопровождалось громким хрустом и обвалом снега.


Казалось, что падал ужасно долго, и удивился, когда упёрся спиной в мягкое.
Моргнуло чёрное небо и исчезло.
Михаил почувствовал, что мягкая стена за спиной пошевелилась, и медленно повернулся.
Руки коснулись чьей-то шерсти, и человек подумал, что чуда в эту ночь так и не случилось: он упал в берлогу.
Медведь рыкнул, но, почему-то не страшно, а словно ворча на беспокойную жизнь: видимо, недавний сон мешал ему соображать .
- Господи, спаси и помоги! Пресвятая Богородица, помилуй! – молился про себя Михаил, боясь даже дыханьем выдать своё присутствие.
Медведь, словно в раздумье, качнулся и глубоко выдохнул, издавая неприятный запах. Человек окаменел, но зверь дышал всё ровнее и тише.
От страха Михаил даже не убрал руку, что касалась шерсти, и почувствовал, что зверь тёплый.
Сил не осталось даже на то, чтобы бояться: через минуту человек спал, прижавшись к медведю…

…Медленно открывается дверь. Знакомая комната: такая же, как в день прощания.
- Миша! Братик вернулся! – кричит счастливая Ирина и бежит навстречу. Её волосы развеваются и шлёпают по плечам.
Мама, словно не уходила, дожидаясь сыновнего возвращения: сидит на стуле, смеётся и подзывает рукой.
Но тут входная дверь распахивается и оттуда сквозит холодом.
Михаил пытается её закрыть, но ничего не выходит…

…Открылись глаза, но ничего не увидели. Неужели он ослеп?
Резкий запах о чём-то говорил, руки трогали тёплую шерсть. Михаил вдруг вспомнил, что ему пришлось пережить.
И понял, что его рождественские приключения не прекратились: он лежал рядом со смертельно опасным зверем.

Человек обшарил вокруг себя землю и стал потихоньку отползать от медведя.
Сначала просто двигался прочь, а потом понял, что нужно щупать там, куда просыпался снег.
Берлога пошла вверх, и тут медведь заворчал, как хозяин, узнавший, что в саду балуют мальчишки.
Промёрзший насквозь Михаил сразу взмок и замер.
Когда ворчание стихло, хотел побыстрее вылезти, но руки упёрлись в снежную стену. Наощупь намотал на правую руку платок и стал откапывать: чем сильнее намокал платок, тем быстрее работал человек, не в силах выносить резь в руке.
Ему казалось, что он уже вырыл туннель, но на самом деле, не продвинулся и на аршин. Тогда он лёг на спину и принялся ногами выбивать снежную пробку, уже не задумываясь, что разбудит медведя.
Брызнул свет; заскрежетал, заворчал возмущённый хозяин, а Михаил по-собачьи, на четвереньках выскочил навстречу дню и тут же завалил дыру снегом.
Теряя платок и задыхаясь, он спрятался за корни сосны, ожидая, что сейчас зверь выскочит и бросится искать незваного гостя.
Но было тихо, если не считать барабанного боя сошедшего с ума сердца.

Михаил, наконец, прошёл весь лес, и вышел на опушку, подслеповато щурясь от блеска снега. Снежное безмолвие сверкало равнодушной красотой.
Сил уже не оставалось, а, ведь, надо было тереть щёки и нос, пока покрасневшие руки ещё работали.
Локти болели, ноги не шли, но Михаил мог видеть, куда он идёт!

Сзади насмешливый голос разрезал тишину:
- Кого ишшешь, хлопчик?..
Словно выстрелили в спину.
Михаил медленно обернулся, зная, что не успеет себя спасти.
Непонятно откуда взявшийся, на опушке стоял всадник, держа в руках нагайку.
Хищные, хитрые глаза смотрели насквозь.
Кто догадается по лампасам красный это казак или белый? - На чёрной бараньей шапке не было знаков.
- Контужен во вчерашнем бою, - просипел Михаил. – Ищу своих.
- Своих?!.. - пересмешничал казак. – Це важно!
Но, увидев, что страх и недоверие вмёрзли в человека, добавил:
- Дывись, який тоби подарок в светлый праздник: я и есть – «свои»!
Казак подъехал вплотную, внимательно рассмотрел дрожащего мальчика и приказал:
- Ногу в стремя! Зараз будем!
Михаил, затвердевший от холода, никак не мог поднять ногу.
Казак ухватил его за ремень, как котёнка, и втащил на коня перед собою, посадив по-женски, боком, чем очень обидел.
Седло врезалось с одной стороны, сильная конская шея слишком круто поднялась с другой, но между наездником и конём было тепло, и перестало трясти, как больного.
- Спасибо, господин казак! – спохватился Михаил, совершенно не разбиравшийся в казачьих чинах.
- Господа благодари! – неожиданно сказал казак и тронул коня, хлопнув по сапогу нагайкой.

[Виктор К]

Михаил оттаивал в лазарете, сквозь дрёму чувствуя, как суровый врач с жёсткими усами, в очках с металлической оправой, осторожно осматривает его руки и мажет мазью.
- Повезло вам, молодой человек, - задумчиво говорит он, рассматривая кожу. – Всю ночь в лесу, и ничего не отморожено! В рубашке, наверное, родились…
Волшебную историю, приключившуюся с рядовым в лесу выслушали недоверчиво: врач молча блестел очками, знакомый казак крутил головой и подкручивал лихие усы, специально подошедший штабс-капитан не выдал своих чувств и исчез сразу после рассказа.
Михаилу уже было всё равно: он засыпал, когда его раздевала пожилая санитарка.

Пару раз среди сна было Михаилу чудное видение в образе сестры милосердия.
Каково же было его удивление, когда, проснувшись, он понял, что видение – не сон, а «сестрица Мария» - славная барышня с чёрными густыми ресницами, круглыми, милыми щёчками в ямочках, улыбчивая и заботливая.
Михаил пробовал выходить в коридор лазарета, чтобы взглянуть на неё, будто случайно, но боялся заговорить.
Сосед, громкоголосый поручик с рукой на перевязи, сказал ему:
- Как ты, братец, медведей укрощаешь?
И Михаил понял, что его история известна всем. Быть может Мария решит, что он пустой выдумщик и хвастун…

Вечером Михаил совершенно пришёл в себя, чаще выглядывал в коридор и густо заливался румянцем, встречаясь с Марией глазами.
Поручик зазвал своего «юного друга» на лазаретный Рождественский праздник: скромный, но милый.
Главное, что там была Мария, переодетая в малахитово-зелёное платье, перекликавшееся с маленькой живой ёлочкой.
Михаил улыбался и говорил мало: ему казалось, что самое расчудесное чудо в это Рождество – встреча с Марией…

…Мишу одолело любопытство, и он прямо в ночной рубашке решил поглядеть, что творится под ёлкой в этот раз.
Он пробрался в комнату, где уже сверкали игрушки, и увидел, что за столом сидят мама, папа и Иринка.
Мише стало стыдно, что он хотел посмотреть без них, но все тепло ему улыбались.
- Значит и папа нашёлся! – радостно подумал Миша.
- Посмотри, кто у нас, - сказал папа.
Ближе к ёлке сидел большой бурый медведь, но вовсе не страшный, а какой-то ручной: как у цыган, но без цепи.
- Какое чудное Рождество! – крикнул Миша и захлопал в ладоши.
А мама, папа, Иринка и даже медведь смотрели на него и улыбались…

- Вставайте, Михаил, вставайте, - послышался знакомый голос.
- Может ли мама оказаться на войне? – мелькнула спросонья мысль, и Михаил открыл глаза.
- Доброе утро, - сказала Мария. - А у меня для вас подарок.
- Для меня?!.. – изумился Михаил и, не веря глазам, принял от чудного видения листок. Эта была картинка, нарисованная простым карандашом.
Поверху шла крупная надпись: «С Рождествомъ!» Ниже весёлая белочка протягивала удивлённому мишке большую шишку.
Михаил внезапно ощутил, что значит «потерять голову»: он схватил руку девушки и уткнулся лицом в ладонь.
Она пахла лимоном и мятой.
- Только не убирай! – умолял он про себя.
Потом прижался к драгоценной ладони щекой и зашептал:
- Вы – чудо, Мария, вы – чудо…
И почувствовал, как мягкая рука погладила его по голове к завиткам волос на шее.


……………………………………………………………………………………………………

Стихотворение Михаила Иевлева

Рождество. 1918-й

Рождество, господа, Рождество!
Запах свежей хвои над свечами -
Лишь единожды в год мы встречаем
Детства доброе волшебство.

Мы все - белые кавалеры
Нашей юной "сестрички" Марии:
Пахнут волосы тоном ванили,
Будто в день петербургской премьеры.

Нас закружит струя в бокале
Пузырьками водоворотов,
И обронит нечаянно кто-то:
"Не сумел послать весточку маме..."

Рождество, господа, Рождество!
Никуда от него нам не деться;
Как печально, что милое детство
Навсегда из России ушло.

[Виктор К]

Чернильная капля

Писатель макнул перо в большую чернильницу, где у него жили правда с выдумкой, и задумался.
За окном по брусчатке прогрохотала-процокала коляска; крикнул на лошадь кучер.
Писатель вздохнул:
- Когда я в последний раз ездил в коляске?..
Он посмотрел на начатый рассказ и вспомнил: пришлось взять извозчика в позапрошлую среду, чтобы придти на вечер для литераторов в Овсяниковском доме.
Единственный приличный костюм долго гладил – обжёгся.
Зачем пошёл? Очень хотелось есть, а там, ведь, кормят, сколько душе угодно.
И, всё же - зря пошёл: один из «важных» отчитывал перед всеми:
- Зачем же вы, голубчик, про плохое пишите? Да так всё мрачно!.. Что у вас все злые, да вредные?
Можете писать смешно – пишите на здоровье: над плохим посмеётесь, добрых людей порадуете.
Не хотел спорить, а зацепило: «Я – не только шут, но и писатель».
И – ушёл зачем-то. А мог и дальше есть – никто бы не выгнал.

С кончика пера соскользнула маленькая Капля и приземлилась рядом с Очень Важным Предложением.
Благодаря идеальной круглой форме, Капелька походила на чернильный холмик и с любопытством рассматривала соседей блестящим чёрным глазом.
Буквы Очень Важного Предложения, взявшись за руки, обступили Каплю и стали на неё наскакивать:
- Н-нда! - нахмурилась "Н". - Нам только кляксы здесь не хватало!..
- О-о-о! - закатила глаза "О". - Откуда берутся эти выскочки?!..
- Ах! - взвизгнула "А". - Вы посмотрите на эту грязнулю!..
Они совсем заклевали и оглушили бедную Каплю.
От ужаса и непонимания она сжималась и становилась всё меньше, а злые Буквы, заметив это, стали шуметь ещё громче.
Не в силах переносить издевательство, Капля вдруг крикнула:
- Прекратите! Вы - такие же чернильные капли, только в дырочку!! Просто у вас нет сердца!!! - и Капелька стукнула себя изо всех сил туда, где, по её мнению, должно было находиться сердце.
Буквы, осыпанные чёрными брызгами, онемели: они испугались, что Капля зальёт их или перепачкает до неузнаваемости.
А та увидела, что теперь от неё во все стороны отходят лучи и обрадовалась.
Она была ещё маленькой каплей и не понимала, что означает ругательное слово "Клякса". Поэтому она гордо сказала:
- Видите! Я - единственное чёрное солнышко на этом бледном листе!!!
Буквы безмолвствовали...

Писатель мучился:
- Хозяйке должен; пишу, пока светло, чтобы свеч не тратить, на чернила уже денег не хватает.
Сегодня принесли письмо от знакомого издателя.
И этот учит:
«Наш литературный журнал создан для развлечения публики.
Вы же можете писать смешно – я знаю.
Прислали мне пьесу, назвали «комедия». Про то, как продали имение за долги.
Есть троечка забавных мест, но какая это, с позволения сказать, комедия? Заканчивается плохо, значит – трагедия!
На той неделе пришёл от вас рассказ о том, как плохо в сумасшедшем доме. Но это мы и без вас знаем.
Вы бы завернули про то, как купчик сошёл с ума от любви и убил пассию – вас бы Достоевским назвали.
Напишите что-нибудь лёгкое, хоть для детей – сразу дам денег.
Повеселее только, без вашей вечной критики».

- Пиррожки!.. Ррастегаи!.. – закричал под окнами лоточник, раскатывая во рту буквы. Выглянуло солнце – болезненное, неяркое, но в комнате просветлело.
Писатель взглянул на лежащий перед собой лист, увидел кляксу, но не расстроился.
Он пририсовал драгоценными чернилами травку и гордую кошку под чёрным солнышком.
Зачеркнул Очень Важное Предложение и написал:
«С кончика пера соскользнула маленькая Капля»…

[Виктор К]

Лидия Александровна спустила ноги с кровати и сунула их в весёлые тапочки с мордашками кроликов.
Эти тапочки подарила ей на Новый год Ксюша.
У дочки было чутьё на красивые и полезные подарки.
Жаль, что она так много работает: видятся редко.

Лидия Александровна нащупала стоящую в ногах палочку и бодро заковыляла на кухню.
Для своих лет она прекрасно видела и слышала, и соображала побыстрее многих ровесниц.
К сожалению, год назад случилась с ней «незадача»: попала в аварию.
Незадолго до происшествия Ксюша купила себе машину, о которой уже давно мечтала: красный блестящий «пежик» с серебристыми колёсами.
- Будем вместе кататься, мамочка! – радовалась Ксюша, а сердце матери радовалось за дочь.
Однажды поехали они вдвоём за покупками.
«Заниматься шопингом», - говорила Ксюша, но матери это слово почему-то не нравилось.
Их «пежик» поворачивал налево, когда в него влетела маршрутка-«Газель».
Пассажирскую дверь «пежика» вмяло вовнутрь, и Лидия Александровна потеряла сознание от боли.
Очнулась она в больнице и узнала, что с Ксюшей всё в порядке, а у неё на старости лет перелом шейки бедра.

А потом начались чудеса: вечно бесстрастное государство вдруг проявило заботу о скромной пенсионерке.
Как только она вернулась домой из «больнички», ей прислали в помощь «социальную работницу» - Милочку.
Но это – не диво, если бы так не повезло: работница была заботливая, безотказная и…ласковая. Да-да – ласковая: золото, а не работница.
Власти и на этом не остановились, - серьёзно подняли Лидии Александровне пенсию за инвалидность.
Разве можно было такое ожидать? Тем более – от наших-то дорогих властей…


Скоро вернётся Милочка из аптеки, поэтому нужно поставить чайник.
Белый чайник, в стиле, похожем на модерн, тоже был Ксюшиным подарком, но уже на День рождения.
Что за притча: и дочка – не нарадуешься, и Милочка – свет в окошке.
Лидия Александровна старалась как-то отплатить Милочке за доброту: дарила стариковские подарочки с новой пенсии и угощала, когда придётся.
Вот и сейчас попьют они вместе: Лидия Александровна – чаю, а Милочка – кофе.

Иногда, всё-таки, ворочался в душе противный червячок: отчего Милочка такая внимательная?
Но Лидия Александровна тут же гнала наглого червячка: «Милочка – одинокая, а я умею обращаться с молодыми. Вон какой у меня боевой опыт с непоседливой Ксюшей!»
Конечно, мужчины обращали внимание на Милочку: круглое открытое лицо, подчёркнутое тёмными бровями и ресницами; приятные женские формы (голенастых моделек Лидия Александровна не жаловала).
Но была в Милочке неиспитая, невыплаканная тоска по родному плечу – по маме, попросту.
И не хватало смелости спросить, как случилось, что Милочка оказалась без матери: мешал природный такт Лидии Александровны (была она немного старомодна в воспитании) и невозможность помочь, исправить неисправимое.
Быть может, в прошлом жили тяжкие воспоминания о детском доме (самой в войну довелось пережить) или жестокая потеря, а может (что хуже?) – плохая мать.

Вот и привязалась к пожилой женщине Милочка.
Цинично сказать: «производственный роман» получился.
Удивляла даже не явная любовь работницы к подопечной, но способность угадывать желания, иногда – маленькие капризы, с лёту запоминать привычки, быстро находить в чужой квартире нужные вещи…

В наше сложное время нельзя быть чересчур доверчивой.
Забегали в голову неприятные мысли: и внимание, и забота – прикрытие, чтобы завоевать доверие пожилой женщины и получить что-то в наследство в обход Ксюши.
В 90-е года таких историй было множество.
Точило беспокойство так, что решилась Лидия Александровна на откровенный разговор. Человек по природе деликатный, она страдала перед тем, как начать.
И признавалась себе, что традиции семьи для неё гораздо важнее опасений за имущество. Родные и близкие люди со своими недостатками и причудами, взлётами и падениями казались Лидии Александровне «всех милее, всех румяней и белее».
Покойный муж – Михаил Васильевич – свято чтил эту традицию с крестьянской обстоятельностью: ездил каждый год в Псков с чемоданом подарков для шуринов, своячениц и других «братьёв-племянниц».
После его смерти мать и дочь продолжали отправлять посылки для «пскопских», как они шутили.

Настал-таки день объяснения: солнечный, радостный, зелёный.
Помог он собраться с силами и заговорить на скользкую тему.
- Давайте присядем на диван, Милочка, - сказала Лидия Александровна, - побеседуем. Я уже привыкла к особой заботе о своей милости, избаловалась совсем. (Диван был удобный и немножко успокаивал.) Я вам многим обязана: вниманием, добрым отношением, готовностью помочь. Вижу, как вы меня жалеете.
Помолчала, чтобы собраться с духом, и – нырнула в неизбежное:
- Но хочу предупредить, что ничего особо ценного, для того, чтобы отблагодарить вас за участие и заботу, у меня нет. Квартира моя, извините, достанется дочке. Ксюше.
Промелькнуло что-то в глазах у Милочки: всё она поняла. Покраснела и встала с дивана:
- Мне ничего не нужно. Я пойду, ладно?
Быстро ушла на кухню и что-то принялась делать по хозяйству.

Плохо было тогда Лидии Александровне, будто обидела она Милочку зазря.
Но – и легче стало: значит, от души о ней заботятся, а не из-за квартиры или немудрёного наследства.
А Милочка и вправду относилась к опекаемой, как к близкому человеку.
Раз-другой даже попыталась назвать мамой.
Но Лидия Александровна и тут удержала рубежи. Сказала:
- Я буду относиться к вам, как к дочери, но лучше, чтобы Ксюша этих слов не слышала.
На это Милочка сглотнула ком в горле, промолчала.

Про себя Лидия Александровна думала так: будь она помоложе, взяла бы Милочку к себе приёмной дочерью (хоть бы и в сестрёнки дочке).
Но сейчас, при Ксюше, это было невозможно.

Был ещё небольшой грех: не помнила Лидия Александровна твёрдо, как зовут Милочку. Действительно ли – Людмила, или так уж повелось в общении с тех пор, как лежала Лидия Александровна дома – беспомощная и недвижимая?
Но этот грех как-то сам собой прощался: разговоры на эту тему не возникали – и ладно (не требовать же для сверки личности паспорт!).

Последним, не сдающимся Милочке форпостом, было обращение «на Вы».
Лидия Александровна чувствовала, что, скажи она «ты» - и всё…
Она будет считать Милочку дочерью.


Лидия Александровна включила красивый чайник, поправила кремовые занавески с порхающими колибри и включила радио.
Ещё одна кухонная достопримечательность – микроволновка с функцией радио – досталась ей в подарок сами-знаете-от-кого.
В микроволновой печке Лидия Александровна разогревала суп в пиалах, а слушать радио привыкла, наверное, с советских времён.

Щёлкнул тумблер, и волшебная печь запела хриплым голосом Юрия Шевчука:
«Что такое «осень»? Это – камни!
Верность над чернеющей Невою…»
Мысли от Ксюши плавно перетекали к Милочке и не ссорились между собой.
Подкупало и то, что с Милочкой всегда можно было обсудить телесериалы.
Не какие-нибудь «Счастливы вместе», или "Все мужики – сво…», а оригинальные: «Остаться в живых» или «Доктор Хаус».
Раньше были времена, когда Лидия Александровна вместе с Ксюшей сидели и разговаривали о своих женских делах или о прочитанных недавно книгах - Рубиной, Улицкой, Акунина.
Но сейчас Ксюша работает и в выходные, и в праздники, а Лидия Александровна коротает дни с Милочкой.

[Виктор К]

Ксюша топала на пятый этаж в мамину квартирку, по дороге стряхивая с сапог снег.
Сейчас дворниками везде работали таджики или узбеки, а их жёны и сёстры мыли лестницы в домах, но возле Ксюшиного дома снег на дорогах убирали полностью, а у маминого –расчищали дорожки в четыре ступни шириной.
Наднациональный парадокс.

Завтра с мамой нужно сходить к врачу.
Самый тяжёлый разговор с ним состоялся почти год назад.
- Ваша мать не только сломала ногу, но и получила сильный ушиб головы. Хорошо ещё, что она была пристёгнута ремнями…
Чтобы не морочить вам голову терминами, скажу по-простому: в сочетании с болевым шоком и сотрясением мозга у неё возникла необычная психическая реакция. Видимо, ваша мать не допускала мысли, что самый близкий для неё человек, то есть – вы, может причинить ей вред или боль. Её психика «забыла», что она видит перед собой дочь, чтобы не связывать вас с пережитым страхом и физической болью. Не стоит на неё давить: вполне возможно, что её мозг, успокоившись, сам «вспомнит» как выглядит дочь.
- Так вы думаете, что это излечимо? – почти просяще выговорила Ксюша.
- Точно утверждать не могу, - ответил психиатр, внешне очень похожий на Вячеслава Тихонова, - но надежда всегда остаётся.
С этой надеждой и уехали они с мамой от врача.


Были дни, когда казалось, что просветление близко – рукой ухвати.
Попробовала Ксюша прибавлять к своим словам «мама», но мама напрягалась и учила Милочку, что нельзя обижать Ксюшу.
Однажды не выдержала: принесла фотоальбом и принялась убеждать, что она – Ксюша, а не Милочка.
А мама замкнулась, вежливо улыбаясь.
И, после минуты молчания, уронила:
- Удивительные дела случаются в природе: вы с Ксюшей даже внешне похожи. Что-то у меня голова пошаливает: пойду-прилягу.

«Сколько, сколько, сколько ещё ждать?!» - терзалась Ксюша.
Мама всегда давала ей деньги для домашних покупок.
Сперва дочь потихоньку подкладывала их в заветную баночку с надписью «Греча».
Но мама всё поняла и даже немножко рассердилась за то, что Милочка на неё тратится. Тогда Ксюша придумала комбинацию с повышением пенсии, благо мама никогда в собес и на почту не ходила.
Бывало, что Ксюша хитрила, сочиняя, что купила магазинные продукты на рынке, чем вызывала мамино удивление качеством и низкими рыночными ценами.
Вот так и играли в «Обмани меня».


Ксюша тихо повернула ключ и вошла в квартиру.
Мама слушала радио на кухне.
«Осень. В небе жгут корабли.
Осень. Мне бы – прочь от земли!» - пел Шевчук.
Ксюша скинула верхнюю одежду, вошла в комнату и принялась выгружать из сумки таблетки и баночки, разделяя их на столе на успокоительные лекарства и душистые склянки для ароматерапии.

«Прочь от земли!» - чудесная мечта: подальше от проблем и сложностей земного притяжения. Прежде Ксюша редко ходила в церковь, а после того, что случилось, стала навещать регулярно.
Батюшка попался внимательный, - он был немножко похож на Дмитрия Дюжева из фильма «Остров": весь в чёрном, бородатый, высокий.
- Что же делать, отец Алексий? Как маме помочь?
- Верить надо, Ксения. Душевные болезни добротой лечатся.
И нашёл отец Алексий самые важные слова для горькой дочери; он повторил, сказанное доктором:
- Всегда остаётся надежда.


- А вы уже здесь, Милочка? – раздался за спиной голос. – Вы так вошли тихонько…
Ксюша обернулась и сказала:
- Я сейчас включу лампу.
Мама, как послушная девочка, подошла и села на кровать.
Ксюша ловко дотянулась до розетки, накапала в воду масла и придвинула аромалампу поближе к маме. Лампа всем нравилась: её украшала словно выкованная фигурка обезьянки-шимпанзе в позе мыслителя. Ксюшин подарок, между прочим.
Запахи ванили, мяты и какой-то экзотики растеклись по комнате.
Во время сеанса молчали, чтобы не отвлекаться от таинства успокоения и примирения с собой.
Ксюша села в кресло, - психиатр, похожий на Тихонова, сказал, что и ей ароматерапия не повредит.

Конечно, сразу же поползли мысли.
Сегодня она с треском разругалась со своей уже бывшей подругой Янкой.
А, ведь, Ксюша доверяла ей все свои самые сокровенные уголки души.
Обсуждали ситуацию с мамой, Янка долго слушала Ксюшины жалобы и вдруг сказала:
- Слушай, если всё так плохо, если не двигается с мёртвой точки, - найди хорошую клинику и положи туда маму: целый день будут за ней ухаживать. Ты, хоть, белый свет увидишь.
- Ты что?!.. – возмутилась Ксюша. – Если мама потеряет свою Милочку, не знаю, что тогда будет.
- Не потеряет, - откликнулась Янка. – Ты же будешь приходить.
- Нет, это – как предать. Она не вспомнит меня после этого.
- Но у тебя должна быть личная жизнь! – возмутилась Янка. – Тем более, что мама у тебя приёмная…
- Что ты сказала?! – задохнулась Ксюша.
Когда-то давно в приступе откровенности рассказала Янке, что открыла ей мама после смерти папы: при нём – не могла.
Не было у них с папой в молодости детей, и они усыновили девочку из детского дома.
Ксюша пытала, есть ли у неё биологическая мать, но здесь уже мама молчала, как партизанка: со своим материнством она ни с кем не делилась.
И теперь Янка напомнила…
- Приёмная, значит, что?!.. – зло прошипела Ксюша.
Они с детства шутили с мамой: «Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?».
Одна отвечала: «Доча». А другая кричала: «Мама!»
Это было здорово и смешно, потому что как может быть человек сразу и румяней, и белее?
- Но, ведь, это - правда, - искренне удивилась Янка.
И – всё… Как ножом отрезало давнюю дружбу.
Потеряла Ксюша подругу, как казалось, навсегда.

Мама вдруг завозилась на кровати и сказала извиняющимся тоном:
- Я уже вскипятила чайник, и тут вспомнила, что закончились плюшки. Сходите, пожалуйста, в булочную. Купите ленинградский батон, - с изюмом-орехами, вы знаете, - а себе – ромовую бабу. Ксюша очень её любит, - прибавила она простодушно.
- Я схожу, - тряхнула головой Ксюша, соглашаясь и прогоняя мутные мысли о ссоре. Автоматически взяла сторублёвку, протянутую мамой (вот, зачем она возилась).
Идти было недалеко: несколько метров по таджикским народным снеговым дорожкам, и за кварталом – универсам.
Ксюша убрала аромалампу с обезьянкой и вышла в коридор.


Из кухни доносились звуки невыключенного радио.
Джо Дассен задумчиво напевал «Et si Tu n'existais pas», что в популярном современном переводе звучало «Если б не было тебя...»
Ксюша жикнула молниями сапог, застегнула лохматый полушубок цвета молодого тушканчика и небрежно повесила шарф на шею.
- Подождите, подождите! – в коридор почти выбежала мама, постукивая палочкой.
Смотреть было больно: хирурги сказали, что она на всю жизнь останется хромой.
Она слегка прислонилась к стенке, чтобы отставить палочку, и положила руки на Ксюшины плечи.
- Шарфик… Надо же шарф завязать.
Ксюша стояла перед мамой, как в детстве, а та поднимала воротник полушубка, щекоча лицо мехом.
Мама тянула концы шарфа, пробовала пальцами, крепкий ли узел у шеи, и Ксюша видела совсем близко мамины заботливые руки в морщинках.
Сразу же потеплели веки, и стало слышно, как бьётся где-то под полушубком сердце.
А мама с улыбкой полюбовалась на свою работу и вдруг сказала:
- «Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?» Теперь можно идти, да?
Слёзы встали в глазах, грозя прорвать плотину.
- Да, мама, - тихо отозвалась Ксюша.
- Что?.. – напряжённо-звенящее повисло в воздухе.
Ксюша глубоко-глубоко вдохнула, и проглотила такой огромный ком, что заныло горло.
Мама смотрела на неё с болью, непонимающе подняв брови.
Её правая рука продолжала поглаживать кончик шарфа.
- Да-да, - деревянно повторила Ксюша, отступая, и захлопнула за собой дверь.

А Лидия Александровна добрела до кровати, достала из-под подушки небольшой фотоальбом и медленно начала перелистывать страницы, всматриваясь в фотографии с Ксюшей.