Пётр Аркадьевич Столыпин

[Людмила СД]

Продолжение 15.

И вот все эти дни сердобольная левая печать, наделенная особенно чувствительным сердцем, которое, как известно, находится тоже на левой стороне, усердно дебатирует это предложение министру: уходите, пожалуйста. Благодарите Бога, что вы остались целы, но уходите. Примите в соображение, что убить хотели вас. Вас не убили, а потому сделайте так, что вас как бы убили. ...(В "Маленьком письме" от 18 августа.)

[Людмила СД]

Продолжение 16.

Понимаете, как это было бы великолепно. Все врассыпную и вы первый. Для вас это нисколько не постыдно. Вы не убиты, но вы убиты горем, не только горем отца и семьянина, но и горем порядочного человека и честного министра, который не может не жалеть всех погибших, которые пришли к нему с просьбою или служили ему. Вас никто не осудит. Мы напишем превосходные статьи о вашей отставке. Мы скажем: «П. Столыпин ушел. Он был недурной человек и даже, как министр, подавал некоторые надежды, но ужасное событие, направленное не в него собственно, а в него, как представителя правительства, так поразило его нервы... а может быть, кто знает, так осветило его сознанье, что он ушел. Он почувствовал полное свое бессилие управлять без народа, без полновластных представителей его, которые одни могут успокоить страну», и многое другое скажем. Но только уходите. Согласитесь, если вы не уйдете, то цель наших политических палачей не достигнута. Положим, число жертв очень велико. Это одно из самых «грандиозных явлений» и «нравственных поучений» для правительства, но все же оно как бы не действительно. А если вы уйдете, то цель достигнута вполне. И ужас наведен, и вы, против которого сами террористы ничего не могут сказать, ушли от дела».

[Людмила СД]

Продолжение 17.

Конечно, не этими самыми словами, но совершенно этот смысл слышится в этих настойчивых слухах.

Уходите и удовлетворите военачальников террора, который мы не одобряем, но против которого нет никаких средств, кроме послушания. В самом деле, даже один опытный публицист говорит: «Против анархистов нет внешних средств». И говорит это с такою же твердостью, с какою он предсказывает неурожай там, где следовал урожай. Есть только внутренние средства, и главное из них послушание «голосу народа», ибо террористы это народ, это его совесть и убеждение. Всех долой и все наше». Рецепт очень простой для тех, которых преследует террор; если взрыв и убийство при конституции, переходите немедленно к парламентаризму; если взрыв и убийство при парламентарной монархии, - провозглашайте республику, а если при республике последуют те же явления, то одно средство - социал-демократия. Террор и рассчитывает так. Напугать правительство и общество, и заставить их шествовать ускоренным маршем к целям террористов. Всякая уступка есть расчистка пути для власти революции. Эволюция - это презренная маска, которую надевают на себя некоторые; на самом деле борьба идет репрессиями со стороны революционеров, и без них революционеры должны были бы смешиваться с либералами, т.е. употреблять только слова убеждения, а не бомбы. Идет война и церемониться нечего. Все пускают в ход: лицемерие, обман, ложь, шпионство, клевету, взрывы, выстрелы. Конечно, и правительство может отвечать тем же. Но, ведь, то самое оружие, которое у революционеров носить название «освобождения», «счастья родины», у правительства оно носит название «палачества», «разбойничества» и «подлости». Каждый арест и обыск — это гнусное насилие, а каждая фабрика бомб — это храм народного счастья. Каждый убийца городового и в особенности губернатора - герой, а каждый убийца убийцы городового - преступник и негодяй. Удивительно, как все это просто, и как быстро воспринимается все это публикой, даже самой невинной в политике.»

[Людмила СД]

Продолжение 18.

Правительство, однако, не испугалось и не послушало предательских соболезнований и советов умеренно-левой печати; Столыпин остался. Честный солдат не мог оставить свой пост, не выполнив возложенного на него долга. Чувствуя в себе силы и способности служить родине, он не мог уйти, не исполнив задачи, возложенной на него Царем, и верил в великое будущее России. Перед его мысленным взором носилось оно, как надежда, как цель. Он видел родину опять могучей и славной, вошедшей в прочное русло правового порядка, с обеспеченным крестьянством внизу, тесно окружающим Царя, не боящегося ни внешних, ни внутренних врагов. «Страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за Царя, за святую Русь», - проносилось в его сознании и смерть на своем посту не пугала его, а казалась ему лучшей из смертей для истинного гражданина. Он верил, что победа за мужеством и талантом, что он совершит то, что предназначено. Разочарованная в своих ожиданиях левая печать не могла успокоиться и распускала слухи об ожидаемом шаге назад во внутренней политике Председателя Совета Министров но, конечно, слухи эти были вполне ложные. Об истинном настроении П. А. Столыпина в эти дни можно судить по впечатлениям одного лица, посетившего его в конце сентября.

[Людмила СД]

Продолжение 19.

«Скажу откровенно»,- писал этот очевидец, (Кн. В.П. Мещерский.)- «если бы в то время, пока я пред ним сидел, я не сознавал, что рядом с кабинетом этого, поглощенного государственными заботами, руководителя внутренней политики, ужасные страдания его дочери напоминают ему ежеминутно о пережитой драме, я бы испытывал в этом кабинете, как светлеет мое настроение от всего, что я от моего собеседника слышал, ибо все, что он говорил, было ясно, определенно, и отражало спокойный и верный взгляд на время, и звучало искренностью... Из его твердых и определенных речей я мог вывести заключение, что Государева политика, коей он и его министры являются точными исполнителями, не только не допускает того шага назад, о котором говорят злонамеренные люди, с целью возбуждать и усиливать смуту, но твердо направлена к осуществлению всего того, что дано и обещано, и что, следовательно, все временные меры восстановления порядка и борьбы с беспорядком должны быть строга, как единственное средство предупредить этот шаг назад и осуществить на деле то, что Государь дал и обещал своему народу».

[Людмила СД]

Продолжение 20.

И действительно, Столыпин продолжал неуклонно и неустрашимо свою мужественную работу. Исполняя предначертания Государя, он продолжал сосредоточивать свои силы на двух первостепенных задачах: на восстановлении нарушенного революционной смутою общественного порядка и на проведении неотложных законодательных мер к удовлетворению наиболее назревших народных нужд. Проявленная им умелая решительность в борьбе с преступными посягательствами, являвшимися главным препятствием к проведению в жизнь настоятельно необходимых преобразований, содействовала заметному укреплению общественного порядка внутри страны, несмотря на продолжавшиеся отчаянные усилия врагов России ввергнуть ее в пучину мятежа и насилия и на повторявшиеся отдельные злодеяния, имевшие целью внести смятение и колебание в ряды правительства.

[Людмила СД]

Продолжение 21.

За то же время трудами Совета Министров, объединенного и сплоченного Столыпиным, подготовлен был ряд законопроектов и проект государственной росписи на 1907 год, подлежавших направлению в общем законодательном порядке через Государственную Думу и Государственный Совет. Важнейшие меры по удовлетворению земельной нужды крестьянского населения, по крайней неотложности их, были введены в действия, в качестве чрезвычайных, по ст. 87 Основных Государственных Законов. Для удовлетворения этой нужды были предназначены свободные казенные земли в Европейской России, а также удельные и кабинетские; разрешена продажа, в случае исключительной нужды, крестьянам участков из состава имений заповедных, майоратных, ленных и подуховных; понижены платежи по ссудам Крестьянского Банка; открыт для лиц сельского состояния новый вид кредита под залог надельных земель в Крестьянском Банке; установлено право выхода из общины отдельных крестьян, а в целях достижения возможности такого выхода издан закон, облегчающий переход к подворному и к хуторскому владению; кроме того, крестьяне были уравнены в правах с прочими сословиями; дарованы новые существенные права старообрядцам и сектантам; установлены, в интересах трудящегося класса служащих в торговых и ремесленных заведениях, правила об обеспечении за ними нормального праздничного отдыха. Такова была деятельность правительства за время председательствования Столыпина в Совете Министров до созыва второй Думы.

[Людмила СД]

Продолжение 22.

Подпольная деятельность революционных партий, однако, продолжалась. Сердца руководящей кучки революционеров не дрогнули пред клочьями разорванных на Аптекарском острове тел, пред массой бесплодно загубленных жизней, и так называемые «боевые дружины», летучие отряды и группы бомбистов стали вновь сорганизовываться с главной целью лишить Россию ее верного защитника. Так, уже в декабре того же 1906 года, вновь была некоим Добржинским организована «боевая дружина», которая, по поручению центрального комитета партии социалистов-революционеров, должна была убить того же П. А. Столыпина; она была во время открыта и захвачена. В июле 1907 года вновь захвачен был «летучий отряд», имевший в своем составе евреек Розу Рабинович и Эстер Лею Липину, цель которого была тоже «устранение» Столыпина. В ноябре 1907 года была захвачена группа социалистов-революционеров максималистов, готовивших бомбы для «устранения» многих лиц и, конечно, прежде всего Столыпина В декабре того же года был арестован в Гельсингфорсе глава северного боевого «летучего отряда» Трауберг, причем главная цель деятельности отряда была направлена опять на Столыпина. Наконец, в декабре все того же 1907 года, была арестована еврейка Фейга Элькина, тоже организовавшая революционную группу и подготовлявшая смерть Председателю Совета Министров. Такая ликвидация ряда террористических групп на время приостановила дальнейшие покушения, а разоблачение деятельности Азефа, поочередно предававшего то революционеров, то охрану, казалось, и совсем их обескуражило. Но, как мы теперь знаем, убийцы из-за угла, опять подняли голову...

[Людмила СД]

А.П.Аксаков "Высший подвиг. Петр Столыпин, жизнь за Царя и Родину положивший"

Продолжение 23.

Таким образом, П.А. Столыпин должен был жить и работать под вечно нависшей над ним угрозой смерти. Какое редкое, бестрепетное мужество было нужно человеку, чтобы он мог так бодро, спокойно, смотреть в глаза смерти и спокойно продолжать свое великое служение родине! Когда Столыпина спрашивали, как может он спокойно жить в виду постоянной опасности, он отвечал с чарующей простотой и откровенностью:
«Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, я смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, устремляя уже взоры в вечность. А вечером, когда опять возвращаюсь в свою комнату, то благодарю Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания о близости смерти, как расплаты за свои убеждения. Порою, однако, я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы наконец удастся.» Таково было естественное, но роковое предвиденье.

[Людмила СД]

Продолжение 24.

Наступили дни второй Думы. Депутаты второго призыва с первого же заседания буйными выступлениями, по примеру своих предшественников, показали, что они собрались не работать над постепенным введением реформ на пользу настоятельных нужд населения, а для новых попыток вырвать власть из рук правительства русского Государя и внести еще большую смуту в народную среду. Но перед этой бурной Думой встал во весь рост верный слуга Царя и родины П.А. Столыпин.
«С первых слов его, — говорил на одном вечере в память погибшего Председателя Совета Министров, граф В. А. Бобринский, вспоминая эту минуту, - все притаили дыхание, и все, немногие друзья и многочисленные враги, одинаково внимали его ясной, мужественной, а главное искренней речи. Но не одни члены законодательных палат слушали этого лучшего оратора нашего. Он говорил не к Думе только, а к России, и его слушала вся мыслящая Россия».

[Людмила СД]

Продолжение 25.

Если выступая в первой Думе в своих речах, как Министр Внутренних Дел, Столыпин наметил только некоторые вехи правительственной деятельности, то во вторую он явился уже с подробной, строго продуманной и вполне реальной программой. Призывая Думу к совместной работе с правительством и говоря о системе зашиты правительственных законопроектов, он заявлял о готовности правительства относиться с полным вниманием к тем мыслям, которые будут противополагаться мысли правительственного законопроекта, и добросовестно решать, совместимы ли они с благом государства, с его укреплением и величием; в то же время он признавал необходимым учитывать все интересы, вносить все изменения, требуемые жизнью и, если это будет нужно, подвергать законопроекты переработке согласно выяснившейся во время обсуждения жизненной правде. «Основная мысль всех предлагаемых на обсуждение Думы законопроектов, а равно и мысль, которую правительство будет проводить во всей своей последующей деятельности,— говорил он, — это мысль создать те материальные нормы, в которые должны воплотиться новые правоотношения, вытекающие из всех реформ последнего времени. Преобразованное по воле Монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое; для этого правительство должно разработать целый ряд законопроектов: о свободе вероисповеданий, о неприкосновенности личности, об общественном самоуправлении, о губернских органах управления, о преобразовании суда, о гражданской и уголовной ответственности должностных лиц и о поднятии народного образования». Но как на главнейшую задачу правительства, он указал на заботу о крестьянстве. «Эта задача громадного значения, и первая, которую надо разрешить: необходимо содействовать экономическому возрождению крестьянства, которое ко времени окончательного освобождения от обособленного положения в государстве, вступает на арену общей борьбы за существование экономически слабым и неспособным обеспечить себе земледельческим промыслом безбедное существование». Задача эта была так спешна и требовала так настоятельно разрешения, что правительство приступило к осуществлению ее, не дожидаясь второй Думы. Правительство не могло медлить мерами, могущими предупредить совершенное расстройство самой многочисленной части населения России. К тому же на правительстве, решившемся не допускать даже попыток крестьянских насилий и беспорядков, лежало нравственное обязательство указать крестьянам и законный выход из нужды. Закончил свое сообщение, так называемую «декларацию», содержание которой мы передали вкратце, П.А. Столыпин следующими словами: «Я не выполнил бы своей задачи, если бы не выразил уверенности, что лишь обдуманное и твердое проведение в жизнь высшими законодательными учреждениями новых начал государственного строя поведет к успокоению и к возрождению великой нашей родины. Правительство готово в этом направлении приложить величайшие усилия. Его труд, добрая воля, накопленный опыт предоставляются в распоряжение Государственной Думы, которая встретит, в качестве сотрудника, правительство, сознающее свой долг хранить исторические заветы России и восстановить в ней порядок и спокойствие - т. е., правительство стойкое и чисто русское, каковым должно быть и будет правительство Его Величества».

[Людмила СД]

Продолжение 26.

На эту продуманную программу, на этот спокойный и искренний призыв к творческой работе, сделана была тем не менее попытка буйным выступлением крайних левых подорвать авторитет правительства. Вот тогда-то послышались знаменитые, ставшие теперь историческими, слова П. А Столыпина:
«Господа, — заговорил он громко и с необыкновенным воодушевлением, и в голосе его послышалась твердость и глубокая искренность, - я не предполагал выступать вторично перед Государственной Думой; но тот оборот, который приняли прения, заставляет меня просить вашего внимания. Я хотел бы установить, что правительство во всех своих действиях, во всех своих заявлениях Государственной Думе, будет держаться исключительно строгой законности. Правительству желательно было бы изыскать ту почву, на которой возможна совместная работа, найти тот язык, который был бы одинаково нам понятен. Я отдаю себе отчет, что таким языком не может быть язык ненависти и злобы. Я им пользоваться не буду.

[Людмила СД]

Продолжение 27.

Возвращаюсь к законности. Я должен заявить, что о каждом нарушении ее, о каждом случае, не соответствующем ей, правительство обязано будет громко заявить; это его долг перед Думой и страной. В настоящее время я утверждаю, что Государственной Думе волею Монарха не дано права выражения правительству неодобрения, порицания или недоверия. Это не значит что правительство бежит от ответственности. Безумием было бы предполагать, что люди, которым вручена была власть во время великого исторического перелома, во время неустройства всех законодательных государственных устоев, чтобы люди, сознающие всю тяжесть возложенной на них задачи, не сознавали тяжести взятой на себя ответственности. Но надо помнить, что в то время, когда в нескольких верстах от столицы, от царской резиденции, волновался Кронштадт, когда измена ворвалась в Свеаборг, когда пылал Прибалтийской край, когда революционная волна разлилась в Польше и на Кавказе, когда остановилась вся деятельность в южном промышленном районе, когда распространялись крестьянские беспорядки, когда начал царить ужас и террор, правительство должно было или отойти и дать дорогу революции, забыть, что власть есть хранительница государственности и целости русского народа, - или действовать и отстоять то, что было ею сделано. Но, господа, принимая второе решение, правительство роковым образом навлекло на себя и обвинения. Ударяя по революции, правительство несомненно не могло не задеть частных интересов. В то время правительство задалось целью - сохранить те заветы, те устои, начала которых были положены в основу реформ Императора Николая II. Борясь исключительными средствами и в исключительное время, правительство вело и привело страну во вторую Думу. Я должен заявить, и желал бы, чтобы мое заявление было слышно далеко за стенами этого собрания, что тут, волею Монарха, нет ни судей, ни обвиняемых, что эти скамьи (показывает на места министров) - не скамьи подсудимых - это место правительства.

[Людмила СД]

Продолжение 28.

За наши действия в эту историческую минуту, действия, которые должны вести не ко взаимной борьбе, а к благу нашей родины, мы точно так же, как и все, дадим отчет перед историей. Я убежден, что та часть Государственной Думы, которая желает работать, которая желает вести народ к просвещению, желает разрешить земельные нужды крестьян, — сумеет провести тут взгляды свои, хотя бы они были противоположны взглядам правительства. Я скажу даже более, я скажу, что правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение какого-либо неустройства, каких-либо злоупотреблений.
В тех странах, где еще не выработано определенных правовых норм, центр тяжести, центр власти лежит не в установлениях, а в людях. Людям, господа, свойственно и ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Пусть эти злоупотребления будут разоблачаемы, пусть они будут судимы и осуждаемы. Но иначе должно правительство относиться к нападкам, ведущим к созданию настроения, в атмосфере которого должно готовиться открытое выступление; эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли. Все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «руки вверх». На эти слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить только двумя словами: «не запугаете».

[Людмила СД]

Продолжение 29.

Последние слова приведенной речи П. А Столыпина «не запугаете» прозвучали ясно и твердо, установили его неуклонно боевое отношение к революции. Слова эти имели особенно сильное значение, так как были произнесены тем человеком, дети которого еще недавно были искалечены ужасным взрывом, в то время, когда раскрывались новые и новые покушения на его собственную жизнь, и когда вокруг совершались убийства его сотрудников. Это был могучий ответ темным силам активной революции, и великое предостережение возлагавшим на них свои надежды, так называемым, мирным левым партиям. «Столыпин говорил, - писал Е. Н. Трубецкой, - как власть имеющий, как человек, сознающий свою силу. Напротив, оппозиции недоставало уверенности в себе, социал-демократы потерпели полное поражение в своих отдельных выступлениях. Что же касается молчания кадетов и других левых групп, то оно также не было победоносным... Вся русская оппозиция в этот день почувствовала себя парализованною».

[Людмила СД]

Продолжение 30.

Если вдохновенная речь Столыпина так смутила левые думские группы, работавшие вместе с врагами русской государственности, то для всех, честно любящих Россию и желающих ей славы, величия, цельности и истинного блага для всего русского народа, для всех граждан земли русской, она явилась ободряющим призывом. Деятелям, еще не потерявшим энергии, она влила новые силы; слабых и малодушествующих она ободрила, обнадежила, - и объединила всех на общую борьбу за честь и благо родины.
Эта речь дала Столыпину сразу значение того оплота силы, власти и законности, который до того как бы отсутствовал. Все почувствовали, что наступил конец параличному состоянию правительства, что власти возвращается ее ответственность, что она готова без страха дать отпор внутренним врагам и продолжать бестрепетно работу по обновлению государственной жизни.

[Людмила СД]

Продолжение 31.

Столыпин совершил и другое чудо. Выступив смело и искренно со своими действительными убеждениями и со своей несомненной для всех любовью к России против волны революции, он заставил громадное большинство думских деятелей и русского общества поверить и даже «как-то против воли признать», что искренность и честность не на стороне революции и пресловутых левых, которые, издавна приписывая эти качества себе только одним, забрасывали грязью правительство и его деятелей. Он сделал то, что еще недавно казалось невозможным. Правительству, до того времени во всем подозреваемому и вечно гонимому, он вернул уважение и обаяние силы и правды. Он заставил поверить, что старый порядок действительно умер, и для России началась новая правовая жизнь и новый порядок, дарованный Государем, но развивающийся и возрастающий на почве честной совместной работы правительства и новых законодательных учреждений

[Людмила СД]

Продолжение 32.

Откуда же черпал Столыпин эту поражающую неустрашимость и эту богатырскую, все побеждающую силу? Кровь предков громко говорила в нем и давала подъем и русское национальное направление его убеждениям; но главные силы он находил в душе своей, а душа его была глубоко христианская и глубоко русская; в роднике веры и любви к Родине черпал он свое мужество. «Он так верил в Бога, - говорили люди близко его знавшие,—что дай Господи так верить служителям алтаря». Он так глубоко и горячо любил Россию, а в деле любви, - как говорит апостол и евангелист Иоанн, - «несть страха»! И бесстрашие его вытекало из этого настроения, которым он жил; знал же он один только страх, это - страх Божий, поэтому то он и мог так смело и бесстрашно смотреть в глаза опасности. Притягательной силой, присущей его личности, была равным образом и его репутация удивительно трудолюбивого и вполне чистого человека; на нем не лежало ни одного грязного пятна — вещь редкая и трудная для политического человека. Наконец, помогали ему и его исключительные способности, а прежде всего его ораторский талант. После первых же речей его еще в первой Думе все как то растерялись, до того неожиданным показалось такое дарование у чиновника, у представителя правительства. Красноречие его не было только блестящим словоизвержением перед молчащей толпой, а оно рвалось навстречу слушателям и привлекало их умы и сердца. Историческое выступление его 6 марта 1906 года было особенно сильно и завоевало ему симпатии многочисленных думских групп. Среди членов Думы произошел раскол и прежнее единодушие в нападках на правительство, которым отличались выступления Думы первого созыва исчезло и более не возвращалось. Думская победа Столыпина встретила громадное сочувствие в широких кругах русского общества. Поздравления, приветствия и адреса со многими тысячами подписей, посылавшиеся к нему со всех сторон, еще более вдохновляли его.

[Людмила СД]

Продолжение 33.

Большинство второй Думы оставалось, однако, все же кадетски-революционным и руководствовалось в своих действиях по-прежнему не желанием укрепить Россию и улучшить ее строй, а явным стремлением увеличить смуту и способствовать разложению государства. От намерений правительства не могли не быть слишком далеки те люди, среди которых находился профессор Кареев, желавший даже самое имя России упразднить. Дух вражды и партийности, охватывавший Думу, мешал сплотиться достаточному числу членов, даже из тех, которые искренно стремились работать на пользу родины. Обширные мероприятия, намеченные и подготовленные правительством, оставались без рассмотрения, замедлялись обсуждением или отвергались. При таких условиях Столыпину приходилось также тратить свои силы не столько на созидательную работу, сколько на борьбу. Так, последовательно, он выступал по разным вопросам, и его речи должны были являться или отпором против голословных обвинений правительства, или же защитой от той «осады власти», которую неуклонно вели представители левых партий. Выступления его, однако, не оставались бесплодными, так как его слова разносились далеко за пределы стен Таврического дворца. И это приносило свою пользу. С каждой новой речью, по какому бы поводу, она ни была сказана, Столыпин вносил в народное самосознание новые и новые черты национального русского государственного миросозерцания.

[Людмила СД]

Продолжение 34.

Когда, желая вырвать у правительства орудие борьбы с революцией, Дума возбудила вопрос об отмене временного закона о военно-полевых судах, Столыпин, после речи депутата Маклакова, обратился к возбужденной думской аудитории с такими словами: «Трудно возражать тонкому юристу, талантливо указывающему на отрицательные стороны военно-полевых судов, как судебного органа,- говорил он,- но, господа, государство должно мыслить иначе; оно должно становиться на другую точку зрения, и в этом отношении мое убеждение неизменно. Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно. Этот принцип в природе человека, он в Природе самого государства. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми государствами. Нет законодательства, которое не давало бы права правительству приостанавливать течение закона, когда государственный организм потрясен до корней, которое не давало бы ему полномочия приостанавливать все нормы права. Это состояние необходимой обороны: оно доводило государства не только до усиленных репрессий, не только до применения различных репрессий к различным лицам и к различным категориям людей, - оно доводило государство до подчинения всех одной воле, произволу одного человека, - оно доводило до диктатуры, которая иногда выводила государство из опасности и приводила ко спасению. Бывают роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теории и целостью отечества». Указывая на антигосударственные цели, преследуемые революцией, и на остроту минуты, Столыпин говорил далее: «Правительство пришло к заключению, что страна ждет от него не оказательства слабости, а оказательства веры. Мы хотим верить, мы должны верить, что от вас, господа, мы услышим слою умиротворения, что вы прекратите кровавое безумие. Мы верим, что вы скажете то слово, которое заставить нас всех стать не на разрушение исторического здания России, а на пересоздание, устройство его и украшенье.