Александр Любимов: «На Западе не живут в странах со свободной прессой»

[Вика]

Тележурналист, генеральный директор телеканала РБК Александр Любимов рассказывает «Полит.ру» о свободе прессы и информационном диктате.

Александр Михайлович, для начала расскажите о начальном этапе вашей работы в качестве журналиста в отделе скандинавских стран на Иновещании Гостелерадио в 1985-1987 годах?

Этот период многое мне дал. Я закончил МГИМО как экономист. То распределение, которое мне дали, меня не устраивало, и я стал безработным. Поэтому я искал... Я очень хорошо тогда говорил по-датски. В течение учебы постоянно переводил и объездил всю страну с разными группами датчан. Иновещание было местом, где у меня было много близких товарищей. К счастью, меня взяли. Для начала на довольно простые функции типа выпускающего редактора. В мои обязанности входило: редактирование новостей, подготовка эфирных папок, подписание новостей у старших редакторов.

Потом мне поручили свою рубрику «Молодежный клуб». Вещание на молодежную аудиторию считалось менее ответственным делом. Потом начал писать политические комментарии самостоятельно, выезжать на интервью с разными людьми: и русскими, и иностранцами. Потом были командировки. Иногда сейчас они кажутся смешными. Так я освещал дни культуры Дании в Туркмении. И так потихонечку двигался…

Как контролировали вашу работу?

Контроль был сильный, потому что есть редактор, который тебя читает. По политическим материалам я обычно редактировал Олега Вакуловского, то я был его редактором, то он моим. А потом еще была виза. Либо руководитель отдела скандинавских стран, либо его заместитель должны были ее поставить. Они там что-то убирали.

А что убирали? Случалось, что убирали нечто, что убирать не хотелось?

В основном цензура касалась, на мой взгляд, стиля. Когда материал более яркий, это всегда не устраивает. Человек не может всегда точно сформулировать, что конкретно его не устраивает, но яркий стиль сразу вызывает сомнения. Это стилистически, а политически…

По сравнению с любой другой журналистской деятельностью в СССР, иновещание кардинально отличалось. Визировался материал по-русски, а читали его или переводили для диктора на датском. А этот язык по сравнению с русским совершенно другой – свободный, легкий, невесомый. Невозможно на датском сказать: Генеральный секретарь центрального комитета коммунистической партии Советского Союза. Цензура говорила: нет вы должны именно так сказать. А на датском это будет просто: Партийный лидер Брежнев. На советском радио или телевидении, конечно, говорили иначе.

Помните как в фильме «Трудности перевода»? Многое меняется. Не то, чтобы кардинально. Мы не говорили плохо про советскую власть, но стиль был несколько фривольный. Тем более это уже были годы в стране, когда многое начало меняться. В стране выходили разные фильмы. Например, «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Была уже и чернобыльская авария, куда я ездил, кстати. В советском информационном пространстве про это не говорили, а там, где мы выходили на иностранную аудиторию, мы обсуждали подробно эти события, и это было нормально.

Даже сатирические материалы у нас были. С Вакуловским делали серию «Генерал Иванов». Про советского генерала, у которого были экспансионистские планы захватить всю Скандинавию. Это позволялось, хотя всегда были творческие и политические споры.

А уже после того, как вы выходили в эфир на датском, был контроль? Следили сверху за тем, что вы говорили?

Контроль, возможно, постфактум и был. Может, были люди, которых я не знаю, которые прослушивали эфир. Но я сильно сомневаюсь, что там были люди, владеющие датским языком.

То есть получается, что журналисты могли нести совершенно другие посылы, чем те, которые закладывались в завизированном варианте материала?

Такая ситуация могла быть теоретически, но я не знаю случая, чтобы кто-то кого-то обманывал. Точнее был один известный случай на всемирной службе, американской. Диктор сообщил, что СССР вторгся в Афганистан. Но он сделал это сознательно. Его отстранили от эфира. Вроде говорили, что это была его сознательная политическая позиция. Официально посчитали, что он был нездоров. Но это единственный прецедент, который я знаю.

Но бывали другие случаи. В выходной день в 1986 году мы с Вакуловским дежурили. Мы стоим в курилке в здании на Пятницкой, и тут приземляется самолет. А в это время шел какой-то конгресс за мир. Много было людей нового типа: хиппи всякие, женщины, приковавшие себя к железной дороге, ведущей к английской военной базе. В общем, неформальные люди.

День выходной, сел самолет. Это новость. Мы же зарабатывали помимо базовой зарплаты еще за счет дополнительного объема, который выдавали. И вот возможность заработать лишние три рубля на бутылку водки… Мы не могли пройти мимо этого. Вакуловский пошел на Красную площадь. Я стал писать. Я редактор, он автор, потом пополам делим три рубля. КГБ нас уже не подпустило к Матиасу Русту. У нас не было камер, а то мы могли бы снять на расстоянии, но что поделать. Интервью мы не взяли, но новость о его поступке дали. Но мы делали это, не зная, что будет такая драматичная история. Мы думали, что это один из участников международного форума в гостинице «Россия».

В общем, мы пустили это в эфир. Был дежурный, мы показали ему эту новость... Потом был скандал вечером. Официальная радиостанция Кремля признала, что самолет Матиаса Руста приземлился на Красной площади. Нас вызвали. Александр Аксенов, председатель Гостелерадио, нас принял, посмотрел в глаза, понял, что мы не шпионы и отпустил. Вот так мы вошли в эту историю. Но это не было нашей сознательной акцией. Я не мог себе представить, чтобы я обманул старшего товарища. Вот мой руководитель отдела Александр Брянцев… Работал в СМЕРШе во время войны, защищал страну. Ты им доверяешь, они тебе доверяют. Так и работали.

А какая задача стояла вообще для иновещания на тот момент?

Думаю, что задача стояла бессмысленная. Даже в то время, людей, которые пользовались коротковолновыми передатчиками, становилось все меньше и меньше. Но, тем не менее, это было некое идеологическое присутствие, оно грело ветеранов коммунистического движения в Дании, Швеции, других странах. Оно создавало иллюзию нашего могущества. Люди, которые нам писали… У нас была программа «Почтовый ящик», которую делал тоже я. Ну так вот, писали либо очень наивные люди, либо DX-ры (от англ. Distantexchange). Это люди со своими приемниками и даже передатчиками. Они по всему миру общались. И для них было важно получать карточки, что они были на той или иной радиостанции. И ты им шлешь подтверждение, что он слышал твой эфир. Тогда эта была популярная международная игра. Вряд ли их сильно интересовала наша пропаганда.

Слушали спецслужбы разные, наверное. Они же узнали от нас с Вакуловским, что Матиас Руст прилетел. Они следили по нашему вещанию, как меняется политика советского правительства. Если мы рассказываем про «Покаяние» или чернобыльскую АЭС, значит, она меняется. Конечно, это важно. Но аудитория в целом... Не знаю ни одного датчанина, кто бы относился всерьез к нашему радио. Нас нельзя было назвать популярным СМИ.