Цитата:
Сообщение от Монархист
Да, совершенно невозможно представить, сколь страшную цену заплатил народ за менее чем полувековой период существования бесчеловечных красно-коричневых режимов. Вся их история от и до писана кровью на бледном, как сама смерть, пергаменте. И потому нет и не может быть никакого прощения и оправдания ни самим диктаторам-людоедам, ни их приспешникам, ни тем, кто и сейчас продолжает замалчивать, скрывать и тем более оправдывать и защищать их страшные преступления.
|
И еще о блокаде: как Жданов и партаппаратчики жрали деликатесы и объедались ими, это общеизвестно, несмотря на то, что в последнее время стали появляться публикации от просоветских "историков", опровергающие сей факт.
Вот пример "мелкой сошки", мелкого партийного работника и функционера- Н.А.Рибковского
В журнале «Социологические исследования» (за февраль 1998, № 2, стр.108-119) статья Н.Н.Козловой, доктора философских наук, профессор философского факультета Российского государственного гуманитарного университета,
«Сцены из жизни "освобожденного работника"».
Цитируется дневник мелкого партийного функционера Н.А.Рибковского. К началу войны он был секретарем РК ВКП(б) в Выборге, эвакуировался в Ленинград. В конце войны являлся одним из руководителей Ленинградского горкома профсоюзов, с июля 1943 г. заместитель уполномоченного ВЦСПС по г. Ленинграду. Заболел и умер в 1944.
«Среди прочитанного мною - интересный документ, дневник партийного и профсоюзного работника Николая Андреевича Рибковского, который тот вел во время ленинградской блокады. Этот дневник был обнаружен среди бумаг другого человека, который передал свой личный фонд в Центр документации "Народный архив". Герой наш родился в 1903 г., был партийным, а потом профсоюзным работником. Проанализированный ниже дневник - личная версия картины мира того, кто принадлежал к советской элите второго поколения. Иногда этих людей называют поколением 1938 года. Дневник состоит из тринадцати тетрадок - одни тоненькие ученические, другие толстые общие. Он был начат 27 января 1940 г. и обрывается на записи от 14 октября 1944 г. В общем, немного о жизни довоенной, а в основном – блокада».
Заметим, что наш герой не какой-то там циничный карьерист, а именно что честный искренний советский коммунист.
«Закончив с отличием Московскую Высшую партийную школу в 1940 г., Н.А. Рибковский становится Секретарем РК ВКП(б) в г. Выборге, который в результате окончания финской войны вошел в состав Карело-Финской ССР. Отходя вместе с отступающими войсками к Ленинграду, он попадает в блокаду. Выехать он не может. В дневнике подробно описаны его мытарства. Он не работает, т.е. является иждивенцем, получая ту самую карточку, по которой можно прожить лишь одну декаду из месяца. В начале блокады он к тому же заболевает дизентерией».
«страшные реалии тогдашней жизни... Иждивенческих карточек хватает только на декаду "Если продолжать быть иждевенцем" — пропал" (17 ноября 1941 г.)»
К декабрю Рибковский находится на грани голодной смерти. Но, наконец-то, товарищи о нём вспоминали и позаботились, он получает мелкую номенклатурную должность.
«"К нам приходят, обивают пороги такие которым не только не полагается первой категории, а отобрать вторую и гнать в шею следует... Партийные кадры мы обязаны поддерживать. На это имеются указания горкома"... (1 декабря 1941 г.)».
«Однако в декабре ситуация резко меняется. Его зачисляют на работу в Смольный. 5 декабря 1941 г. он становится инструктором Отдела кадров Горкома партии Ленинграда. Он начинает жить не как все. Справедливости ради надо отметить, что он не стремился специально к теплому (отапливаемому!) месту в Смольном. Он желал вернуться в распоряжение партийных органов Карело-Финской ССР. Вообще-то наш герой был верным рычагом партии и готов был быть там, куда пошлют».
«С началом работы в Смольном положение его кардинально меняется. Уже 9 декабря 1941 г. наш герой записывает:
"С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак - макароны, или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед - первое щи или суп, второе мясное каждый день.
Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой. Качество обедов в столовой Смольного значительно лучше, чем в столовых в которых мне приходилось в период безделия и ожидания обедать" (9 декабря 1941 г.)».
Так питаются рядовые партийные функционеры в столовой Смольного, когда в Ленинграде от голода люди гибнут сотнями тысяч. Но о себе любимых коммунисты всегда умели позаботиться в любых условиях. Весной 1942 года наш герой направлен отдохнуть в партийный санаторий.
«А вот запись от 5 марта 1942 г., которая свидетельствует о том, что нет уже никакой речи о "равенстве в страдании" (А. Платонов).
"Вот уже три дня как я в стационаре горкома партии. По моему это просто-напросто семидневный дом отдыха и помещается он в одном из павильонов ныне закрытого дома отдыха партийного актива Ленинградской организации в Мельничном ручье. Обстановка и весь порядок в стационаре очень напоминает закрытый санаторий в городе Пушкине... Очевидцы говорят, что здесь охотился Сергей Миронович Киров, когда приезжал отдыхать... От вечернего мороза горят щеки... И вот с мороза, несколько усталый, с хмельком в голове от лесного аромата вваливаешься в дом, с теплыми, уютными комнатами, погружаешься в мягкое кресло, блаженно вытягиваеш ноги...
Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха: разнообразное, вкусное, высококачественное, вкусное. Каждый день мясное - баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное - лещь, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, триста грамм белого и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину».
Советские товарищи яростно возражают против пирожных у тов. Жданова, когда в самый страшный блокадный год икрой и балычком кормили даже мелких партийных функционеров.
«Питание заказываеш накануне по своему вкусу. Я и еще двое товарищей получаем дополнительный завтрак, между завтраком и обедом: пару бутербродов или булочку и стакан сладкого чая.
К услугам отдыхающих - книги, патефон, музыкальные инструменты - рояль, гитара, мандолина, балалайка, домино, биллиард... Но, вот чего не достает, так это радио и газет...
Отдых здесь великолепный - во всех отношениях. Война почти не чувствуется. О ней напоминает лишь далекое громыхание орудий, хотя от фронта всего несколько десятков километров.
Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти. Товарищи рассказывают, что районные стационары нисколько не уступают горкомовскому стационару, а на некоторых предприятиях есть такие стационары, перед которыми наш стационар бледнеет.
"Что же еще лучше? Едим, пьем, гуляем, спим или просто бездельничаем слушая патефон, обмениваясь шутками, забавляясь "козелком" в домино или в карты... Одним словом отдыхаем!... И всего уплатив за путевки только 50 рублей"».
И это перед нами хороший советский человек, честный коммунист.
Просто он людоед, состоит в партии каннибализма. И во все эпохи коммунисты ведут себя одинаково. Ленинградская блокада от ленинского военного коммунизма и сталинской коллективизации отличается лишь тем, что город окружили немецкие войска, а не чекисты и Красная армия.
И на войне советское начальство не оставляю своих излюбленных байских и ханских замашек, брали пример с коммунистических вождей. Честные просоветские авторы в воспоминаниях о войне признают оголтелое хамство советского командования сверху донизу.