Показать сообщение отдельно
  #217  
Старый 21.02.2010, 14:11
Аватар для Монархист
Монархист Монархист вне форума
Корифей
 
Регистрация: 16.10.2008
Сообщений: 850
Сказал(а) спасибо: 434
Поблагодарили 267 раз(а) в 203 сообщениях
По умолчанию Как ковалась победа, ч. 2.

Г.К. - Вы знали, что идете на верную смерть?

И.С. - Все десантники это прекрасно осознавали...

Когда стояли в Орджоникидзе на подготовке, мне жена прислал открытку, в которой написала, что 24-го февраля у нас родился сын, там еще были строки - "Пусть рождение сына принесет счастье отцу", на открытке была изображена детская ручонка.

Я посмотрел на открытку, спрятал ее в карман гимнастерки, и поднялся на борт, понимая, что назад, скорее всего, уже не вернусь...

После войны сколько ни искал в мемуарной литературе упоминания о неудачной попытке высадки морским десантом 2-й ВДБр да и всего 2-го ВДК в Крыму 19/5/1942 - нигде нет об этом никакой информации. Почему? Пытаются скрыть еще одну трагедию войны?

Сейнера отплыли от таманского берега километров на десять, мы уже отчетливо видели приближающийся крымский берег, и тут нас обнаружили и по нам открыли жуткий огонь из орудий и минометов. Вода в проливе закипела, рядом горели сейнера и мотоботы, в небе десятки сигнальных ракет, стало светло как днем, нас заваливали снарядами и минами, кругом разрывы, взлетающие в воздух деревянные обломки, крики тонущих, .... и в итоге, так и не добравшись до берега и не выдержав этого убийственного артобстрела, уцелевшие плавсредства повернули назад на Темрюк.

Назад, на восточный берег, вернулось меньше половины десантников, остальные, так и не успев ничего сделать на этой войне, нашли свою смерть в водах Керченского залива...

Мы были потрясены потерями и нашей неудачей. Я сколько не пытаюсь вспомнить, как оказался на восточном берегу пролива - не получается, настолько силен был психологический шок, полученный той ночью. Все в каком-то кровавом тумане.


Уже через сутки нас отправили обратно в Краснодар, а оттуда нас перебросили на формировку 32-й гвардейской стрелковой дивизии, созданную из остатков нашего 2-го воздушно-десантного корпуса. Было сформировано 3 стрелковых полка: 80-й,81-й,82-й, и я попал служить в 80-й гвардейский стрелковый полк. Если я правильно запомнил, командира дивизии звали - полковник Тихонов. Вскоре дивизия была брошена на передовую, на оборону Кавказа.

Г.К. - На каком участке оборонялась 32-я гв.СД?

И.С. - Мы отступали до линии Майкоп -Туапсе. Отходили с боями. Запомнился один момент. Ночью встали в обороне у каких-то скал, и тут подъехали три "катюши", которые мы увидели впервые. Они дали залп и ушли, а мы пошли в атаку. Навстречу - ни единого выстрела. Добрались до немецких позиций и увидели черную обгоревшую землю, и обугленные немецкие трупы... Нам почти все время не везло, так получалось, что немецкие позиции постоянно находились сверху, а мы внизу, так нас элементарно забрасывали со скал гранатами. Как-то заняли оборону в предгорье, в каком-то лесу, саперных лопаток у нас не было, и мы стали копать себе ячейки штык-ножами. Окопаться не успели, как начался сильнейший минометный обстрел, и мы, теряя товарищей, вынуждены были под огнем быстро отойти из этого леса.

Смотрю, и вижу, как мертвым лежит на земле мой товарищ-десантник, двухметрового роста украинец Петр Тарасенко. Осколком мины ему снесло затылок... Он так и остался лежать незахороненным...

В августе 1942 года мы оказались в 50 километрах от Майкопа. Никого кроме нашего 80-гв. СП на этом участке передовой не было, и батальоны заняли оборону. Где заняли позиции два других стрелковых полка дивизии, мы, рядовые бойцы, не знали. Нашему батальону достался участок, своеобразный "треугольник", слева - станица Куринская, справа - станица Горячий Ключ, а на "вершине треугольника" станица Ходыженская. Одна рота окопалась на равнине, а две другие роты батальоны закрепились в горах. Сначала все для нас складывалось не так плохо. Немцы пытались нас скинуть с позиций психической атакой, напоминавшей "каппелевскую атаку". Утром смотрим, из Ходыженки, из лесопосадки, стройными рядами выходят немцы, без мундиров и пилоток, и цепями, в белых нательных рубашках, стреляя из автоматов в воздух и в стороны, что-то орут и идут прямо на нас. Мы оторопели, оцепенели, для нас все это было страшно и непривычно, но тут откуда-то слева застрочил наш станковый пулемет, мы очнулись и вступили в бой. Немцы отошли. Все поле боя перед нами было в "белых пятнах".

А потом, где-то через полчаса, появились три немецких танка, но они нас не атаковали,

с танков спрыгнули несколько немцев, и веревками с крючьми цепляли к машинам тела убитых, и вскоре очистили все поле от своих трупов. Мы огонь по ним не вели, а полковой артиллерии, чтобы стрелять по танкам, у нас тогда уже не было.

Связь с ротой на равнине была проводная, и возде Куринского разъезда на участке железной дороги Армавир -Туапсе, на полпути между позициями роты и тыла батальона , рядом с высокой насыпью, был устроен НП для бойцов, в обязанность которым вменялось устранять порывы на линии во время немецких обстрелов. Ротный направил на этот пункт опытного бойца Константина Селезнева, высокого черноволосого парня, лет 27 от роду , уже "битого волка войны", начинавшего воевать еще в 1941 году на Украине в составе 2-го ВДК. Ему приказали взять напарника, и Селезнев выбрал меня. Возле насыпи рядом с трубой диаметром полтора метра, мы вырыли окопчик, в котором разместились. За обедом ходили в батальон, пролезали через трубу в насыпи, дальше шло ровное поле длинной 300 метров и шириной метров 80, и за ним начиналась лесопосадка, тянувшаяся на несколько километров. На несколько дней наступило относительное затишье, то ли немцы выдохлись, то ли просто накапливали силы для сокрушительного удара по нашей десантной дивизии. В какой-то день я пошел за обедом, было тихо, и даже винтовку с собой не взял. Дошел до батальонного тыла, расположенного в месте, названном Грязная Балка, повар налил мне в котелок суп, а кашу положил в крышку от котелка, и я направился назад к Селезневу. На поле, перед насыпью, попал под немецкий минометный обстрел, который длился очень долго, мне казалось, что непрерывный вой и разрывы мин всю душу вытянут наружу. Когда мины перестали падать я посмотрел, а котелок весь пробит осколками, крышка с кашей вся завалена землей. Взял эту кашу, подхожу к насыпи, и только хотел юркнуть в трубу, чтобы вылезти на другую сторону, как услышал за насыпью немецкие голоса. У меня с собой не был даже гранаты, и я побежал назад к посадке. Так что произошло тогда - оказывается, немцы под прикрытием обстрела прорвались к Куринскому разъезду, перебили часть роты, занимавшей оборону на равнине, и полностью замкнули окружение нашего полка. Гитлеровцы ушли вперед на восемь километров, а нас оставили в своем тылу, прочно обложив со всех сторон пулеметными и артиллерийскими заслонами. А потом начались непрекращающиеся бомбежки, нас бомбили днем и ночью, почти без перерывов. Лесопосадка, в которой мы закрепились, превратилась в сплошной бурелом из поваленных взрывами деревьев. Мы сидели в круговой обороне, ожидая хоть какой-то развязки. Никто нас не пытался деблокировать, в небе мы не видели нашей авиации, и не слышали за своей спиной нашей орудийной канонады. Нас просто уже "списали в потери", бросили на произвол судьбы. В один из авианалетов, восьмого сентября, мне осколок бомбы попал в ногу, и его зазубренный край остался торчать снаружи. Я осколок из ноги вырвал, сам себя перебинтовал, а где санбат? - даже не знал, так и остался в окопе. Десятого сентября к моему окопчику подошел взводный, младший лейтенант, и протянул сухарь. Я стал его грызть, до этого ничего не ел трое суток, и тут взводный мне говорит - "Идти можешь? Сегодня ночью мы будем прорываться из окружения. Если пойдешь, то есть команда, котелки не брать, чтобы ничего ненароком не звякнуло".

Я, опираясь на винтовку, похромал на место сбора бойцов, идущих на прорыв. Мы вытянулись в цепь и пошли... Проходили мимо места, где лежали наши тяжелораненые. Они просили нас - "Братцы, не бросайте", материли нас, а мы, молча, опсив головы, сгорая от стыда и своего бессилия что либо изменить, шли мимо своих боевых товарищей, а нам в спину раздавались их проклятия... Мы, считай, что предали их, оставили раненых боевых товарищей на растерзание врагу, но для тех, кто еще стоял на ногах, это был единственный шанс остаться в живых, идти на прорыв, даже такой страшной ценой заплатив за возможность прорваться с боем к своим. Подошли к зацементированной канаве, такой "трубопровод" в высоту с половину человеческого роста. Все тихо, "ручейком", спускались в канаву, и, пригнувшись, без звука, шли вперед на восток. Нам надо было пройти семь километров по немецким тылам, но уже через километр нас заметили. Началась пулеметная стрельба, среди нас поднялась паника, бойцы кинулись из канавы врассыпную, и метались под пулеметными трассирующими очередями. И тут один капитан, начальник штаба второго батальона, крикнул - "Кто хочет жить, за мной! Ура!". И все, кто услышал его призыв, со стихающим "Ура" кинулись в атаку. Немцы не приняли ночного боя и стали отходить, расстреливая нас с флангов. Мы наткнулись на полевую кухню, брошенную немцами, и на бегу, кто пилоткой, а кто руками зачерпывали из кухни сладкую вермишель, и, продолжая идти на прорыв, ели ее, а рядом падали убитые товарищи... Вся наша атакующая волна под огнем противника, рассыпалась на мелкие группки, но группе, в которую я стихийно попал, удалось выйти к своим на линии обороны 68-й Морской СБР. Нас сразу "приняли" бригадные "особисты", приказали сдать оружие, и всех вышедших из окружения поголовно переписали. Мне сказали, что я одиннадцатый человек, который вышел из окружения из состава нашей роты. Потом пришел "особистский" начальник и приказал раненых отправить в бригадный санбат без проверки. Там врачи сняли с моей ноги грязные бинты, посмотрели на рану, покачали мрачно головами и говорят - "Надо немедленно ногу ампутировать. Гангрена началась, можешь даже до госпиталя не дотянуть". Я наотрез отказался от ампутации. И тут как раз подошли три машины за ранеными, нас как дрова закинули в кузова, и ночью, даже не дав провожатых или санинструктора, без единой винтовки, отправили в Туапсе. Машины подошли к вокзалу, на перроне стоял поезд, составленный из пассажирских вагонов, нас занесли в вагоны и отправили в Тбилиси. А мы все вшивые, три месяца не мылись в бане, и я просто снял с себя грязное белье и выбросил в окно. Привезли в Тбилиси, в госпиталь расположенный на улице Ленина, который назывался "Нулевой гвардейский военный госпиталь".
__________________
"С твердой верою в милость Божию
и с непоколебимой уверенностью в конечной победе
будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца
и не посрамим земли Русской" Николай