[Velstra]

В отличие от Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевский представляет тот противоположный полюс русской духовности, где нет максималистических колебаний между смирением и крутостью с непременным полаганием либо того, либо другого душевного качества в виде абсолютной программы жизненного действия. Наоборот, в его собственном внутреннем мире эти нравственно-психологические состояния “вместе живут”, причем не просто “живут”, а именно уживаются самым дружественным образом. Достоевский, оставаясь моралистом (правда, в противоположность Толстому, обоснование морали возводилось им не к разуму, а к непосредственной достоверности нравственного чувства), обращается к анализу права одновременно с двух позиций: во-первых, с точки зрения социальной целесообразности права и, во-вторых, со стороны адекватности нормативной природы права экзистенциальной сущности человека.

Достоевский шел к экзистенциальной трактовке права, противопоставляя ее всем известным ему правовым теориям и прежде всего - позитивно-формальной версии правовых отношений. Так, по Достоевскому, позитивное право негуманно именно с точки зрения христианской антропологии. Ограничивая духовную многомерность человеческой природы действительностью закона, право неизбежно омертвляет последнюю, препятствуя тем самым возможному будущему нравственному возрождению человека. Только экзистенциальное право, опирающееся на полноту духовно-душевных состояний индивида, способно придать этим переживаниям статус достоверности и тем самым легализовать их юридически; другое дело, что при этом становится формально несостоятельным содержание правового акта, его объективная общезначимость и всеобщность. И хотя великий писатель предполагал, что новые правовые отношения должны в полной мере обрести себя в будущем русском церковном суде (некая земная аналогия Суда Божиего), где законодатель, вершитель правосудия и ответчик духовно воссоединяются в едином переживании вины и наказания, он явно не находил никакой возможности применения “наказания прощением” в современных ему формах судопроизводства. Реальное осуществление “наказания прощением” Достоевский видел в тех исключительных жизненных ситуациях, когда Добро и Зло предстанут перед людьми и Богом как две равноправные человеческие экзистенции .

Чисто ситуативно это, вероятно, можно представить себе таким образом. В каком-то случайном жизненном углу происходит событие, очень скромное по общественным меркам и все же имеющее самый глобальный нравственно-философский смысл. Святость и преступление персонифицируются, принимают человеческий облик и, буквально глядя в глаза друг другу, начинают примиряться, может быть впервые в истории человечества обретая некое подобие взаимопонимания. С моралистической точки зрения уже одна мысль об этом представляется почти кощунственной и никакой критики не выдерживает. Но то, что невозможно в эмпирической плоскости жизни, становится реальностью в пространстве духа, где действуют качественно иные оценочные закономерности. И действительно, по нашей “рассудочной” земной логике добро не имеет права брататься со злом, не может допускать никакого соглашения с ним. Все это, конечно, так... но вот у гуманнейшего Достоевского не кто иной, как Христос целует Великого Инквизитора, целомудреннейший Алеша “понимает” сладострастника Митю Карамазова, а Тихон прощает самого Ставрогина... Чем же можно объяснить столь странное поведение кротости? Неужели в мире возможно такое смешение концов и начал, такое полное, абсолютное забвение всех основных моральных критериев?

Видимо, суть дела здесь как раз в том, что на глубине жизни неизбежно происходит отрыв добра и зла от их эмпирической детерминации. Вот тут-то, согласно Достоевскому, и должно свершиться важнейшее экзистенциальное таинство человеческого бытия: переход сознания из сферы земной “срединной” необходимости (бытовой, гражданской, социальной) в область абсолютной христианской духовности. Разумеется, в этом идеальном царстве святости уже нет никаких земных утилитарных определенностей (того же права, например), а степень вины и характер наказания человека устанавливаются транссубъектно, как внутреннее движение одной духовной сущности к другой. В точке же встречи духовного с духовным и начинает, наконец, осуществляться то последнее, исключительное обнажение всех тайн жизни, после которого никакой земной суд уже просто невозможен и остается прибегнуть только к “наказанию прощением”.

Как видим, право осмыслялось писателем сугубо экзистенциально, с явным уклоном в драматургическую вечность мистерии добра и зла и без каких-либо конкретных социальных выводов на эту тему.

О праве нации на самоопределение

Наша страна всегда была многонациональной, десятки народов веками уживались здесь вместе. Но при этом именно русский народ играл в истории нашей страны главную роль. Именно его удивительная этническая терпимость позволила создать невиданную в истории империю, которая в то же время, по сути своей, никогда империей, тем более колониальной, не являлась. Ф.М.Достоевский говорил по этому поводу, что у русских есть умение понимать и принимать другие народы. Это и создало уникальное в мировой цивилизации явление под названием «Россия».

По убе*ждению Достоевского, и западники, и славянофилы развер*нули свои "фантастические споры" тогда, когда и те, и дру*гие "перестали быть русскими". На вопрос о том, кем же и чем же будет наш народ, Достоевский давал следующий, для кого-то убедительный, а для кого-то не убедительный ответ: "надо просто-напросто стать русскими".

Философ Н.О.Лосский приводит запись из дневников писателя за 1880 г., в которых Достоевский писал, что обе партии в отчуждении одна от другой, во вражде одна с дру*гой, ставят свою деятельность в ненормальное положение, тогда как в единении и в соглашении друг с другом могли, может быть, все спасти и воззвать Россию к новой, здоро*вой, великой жизни, доселе невиданной. Этот призыв Дос*тоевского более чем актуален и сегодня.

О плюрализме мнений

Конечно, здесь без доводов, что монологический роман - это роман, в котором герои (они могут быть даже очень разными и разделять разные убеждения) на самом деле подчинены авторской воле, не обойтись.
И здесь же противники Достоевского непременно подметят, что монологический мир не существует. Не стоит путать ДИАЛОГИЗМ И ПОЛИФОНИЮ. Возьмем яркого представителя Бахтина и почитаем, и у него у самого найдем противоречий подхода к творчеству Достоевского...

Об этом можно вести долгую беседу, приводить цитаты, мнения, дневниковые записи... Как к этому относится? - спрашиваете Вы, - изучать творчество Достоевского самостоятельно, а также складывать собственное мнение и советчиков тут нет... =0)