Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения Александра Трифоновича Твардовского. В истории литературы эта фигура занимает особое место. «Твардовский – главный редактор «Нового мира», «Твардовский – поэт» – на эти темы много написано и сказано, а тем временем настоящая оценка и поэзии, и деятельности Твардовского еще впереди. О своем понимании творчества и личности Твардовского «НИ» рассказала известный литературовед, доктор филологических наук Мариэтта Чудакова.
– К творчеству Твардовского многие относятся противоречиво. Что вы об этом думаете?
– Твардовский у нас облеплен стандартами советскими. Мандельштама и Пастернака сумели лучшие филологи представить нам в детально изученном виде. А Твардовский – не осмыслен. Только сейчас вышла в Малой серии ЖЗЛ замечательная, на мой взгляд, – я ее сейчас читаю – книга Андрея Туркова «Твардовский». Она наконец-то, надеюсь, прояснит для тех, кто возьмется ее читать, нечто существенное. Неутомимо заняты изданием дневников поэта его дочери – это тоже бесценные тома. Это поэт очень большого масштаба, владевший русской речью, – а что такое поэзия, как не высшая форма цветения родной речи? – как мало кто другой. «Из-под горы навстречу шло/ Золотоглавое село». Александр Павлович Чудаков, известный исследователь русской литературы, в годы нашей общей студенческой юности открыл мне красоту этих строк в «Стране Муравии».
– А его политические взгляды? Твардовский оправдал раскулачивание, колхозы.
– А насчет оправдания колхозов в этой поэме – две строфы о раскулачивании зачеркивают это оправдание: «Их не били, не вязали,/ Не пытали пытками,/ Их везли, везли возами/ С детьми и пожитками./ А кто сам не шел из хаты,/ Кто кидался в обмороки,/ Милицейские ребята/ Выводили под руки». Вот что такое поэзия, правда поэтического слова – она перешибает и политические убеждения автора! А ему ведь в 1917 году было 7 лет – как он мог не поверить в отрочестве тогдашним опытным агитаторам? Поэму «Дом у дороги» хочется цитировать подряд. Такое поэтическое описание обычного крестьянского труда – всего лишь второй раз в русской литературе после хрестоматийного описания косьбы в «Анне Карениной»: «В тот самый час воскресным днем,/ По праздничному делу,/ В саду косил ты под окном/ Траву с росою белой». «С росою белой» – глаз крестьянина и владение словом большого поэта! «Коси, коса,/ Пока роса,/ Роса долой –/ И мы домой. / Таков завет и звук таков,/ И по косе вдоль жала,/ Смывая мелочь лепестков,/ Роса ручьем бежала». Жало косы! Кто из горожан помнит это значение слова? И с какой прицельной точностью жалит родной язык! Перечитывать надо Твардовского, чтобы не забыть его. А дальше – незабываемое описание начала войны в то летнее воскресное утро: «Домой ждала тебя жена,/ Когда с нещадной силой/ Старинным голосом война/ По всей земле завыла./ И, опершися на косье,/ Босой, простоволосый,/ Ты постоял – и понял все,/ И не дошел прокоса».
– В 1931 году были арестованы по политическим мотивам отец и братья Твардовского, молодой Твардовский дал им знать, чтобы они не пытались налаживать с ним контакты. Многообещающий поэт не хотел ставить под удар свою литературную карьеру. Через два месяца отец бежал из ссылки, чтобы повидать сына и понять, что с ним происходит. И сын сообщил о его приезде в милицию.
– Нет, отец Твардовского рассказывал сыну Ивану (рассказ приводится в книге Ивана Трифоновича Твардовского), что «предал с потрохами» их старый друг, у которого они с младшим сыном, после тяжелого разговора с Александром, заночевали. Не нам судить, что было тогда в душе Твардовского. Слово «карьера» здесь не подходит. Всепоглощающая тяга к самореализации, помимовольно, с непреодолимой силой овладевающая тем, кто почувствовал в себе подлинный поэтический дар. Я не раз представляла себе, как в те годы в мыслях своих двадцатилетний Твардовский видел себя на краю той известковой ямы, куда сбрасывают павший скoт, и шептал, наверно, что-то вроде: «Нет, я не дам столкнуть себя туда, я стану поэтом». А с 30-го по 37-й год именно туда стремились его столкнуть добросердечные земляки. «Кулацкий подголосок» – так именовали его те, кто потом хвалился землячеством. Брат Иван, достаточно сурово о нем пишущий, написал, однако: «Наверняка он никогда не забывал о матери, да и обо всех родных, но… возможности его были очень малы, и с окаменелым сердцем шел он трудной дорогой своих планов». Глубокие слова! Иван Трифонович добавил: «А кто ж из нас мог тогда это понять?» Все любят напоминать, как он отказался от родителей, но обычно не вспоминают, что в апреле 1936 года – в тот самый месяц, когда в журнале была напечатана «Страна Муравия», принесшая ему славу и только-только замаячили эти «возможности», – он поехал в вятские края за семьей – и вывез ее в Смоленск.