[Людмила СД]

Продолжение 15.

Третья Дума была выбрана по новому, более узкому избирательному закону при значительном социальном нажиме на избирателя и была совершенно иная, чем ее предшественница. Оппозиция потеряла свое господствующее положение и насчитывала только 90 депутатов, считая кадетов и Трудовую Группу, где после разгрома соцдемократов ютились социалисты всех оттенков.

Правых групп было несколько, но ни у одной не было большинства. Многочисленнее всех была центральная партия октябристов. У них было 154 места. Лидером их был А.И.Гучков. На поддержку этих умеренных конституционалистов всегда мог рассчитывать Столыпин. Правее октябристов сидели 140 монархистов разных оттенков. Они были разбиты на несколько фракций. Из этих 140 пятьдесят были и против Столыпина, и против самого существования Думы. Эти крайнее правые в свою очередь готовы были взорвать Думу изнутри, как делали это социалисты во Второй Думе...

Позже выяснилось, что у социал-революционеров действительно был план убить Столыпина в Таврическом Дворце. Заговор был раскрыт. Мнимый Альбертини был арестован. Кажется, он был выслан в Сибирь. Во всяком случае казнен он не был.
Третья Дума прожила свои законные пять лет.
Милюков, наконец, в Думу попал, но в ней оказалось только 54 к.-д. депутата. Численного влияния на голосование кадеты не имели. Даже вместе кадеты и трудовики оставались в меньшинстве.

Столыпин был в ином положении /чем Щегловитов — Г. С./ Да и в его характере не было уклончивости, он был цельный, из одного куска высеченный. В нем не было Щегловитовской скользкой жадности к жизни. На трибуну Столыпин всходил с сознанием своей правоты, с твердой уверенностью, что получит в Думе и в стране поддержку тех, кого он считал здравомыслящими гражданами (Г.С.). Столыпин был единственный министр, одаренный настоящим ораторским талантом. Говорил он смело, твердо, в его словах слушалась глубокая внутренняя серьезность. Сразу чувствовалось, что он, не меньше, чем красноречивые идеологи либерализма и социализма, предан своим убеждениям, верит в свое дело, в свое служение, в свою идеологию. Он был человек мужественный. Если испытывал страх, то не за себя, за Россию. Тревога за Россию часто звучала в его речах. Перед оппозицией уже стоял не чиновник, исполняющий канцелярские директивы, а идейный противник, патриот, отстаивающий Российскую державу со всей страстью сильной натуры. Его слова волновали. С горечью сказал он, обращаясь налево:
— Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия! (Г.С.)