[Kemet]

Михаил Бузукашвли,
Чингиз Айтматов:
Основу жизни составляет любовь
(выдержки из интервью)

Давайте вспомним названия хотя бы нескольких книг Чингиза Айтматова, каждая из которых становилась событием. "Джамиля", "Тополек мой в красной косынке", "Первый учитель", "Прощай, Гульсары!" "Белый пароход", "Материнское поле", "Буранный полустанок", "Плаха"1... Они были переведены на множество языков. По многим из этих книг снимались фильмы, которые с интересом смотрятся и сейчас.

Из более поздних романов запомнил "Тавро Кассандры", глобальную притчу о зле. Главный герой Филофей, летающий вокруг земли в космической станции, прежде был ученым, который экспериментировал на женщинах-заключенных и пытался вывести искусственных людей. Но эмбрионы отказывались появляться на свет, в котором правит бал зло. Сама природа хочет защитить себя от человечества, творящего несправедливость и насилие.

Мне было очень приятно услышать голос знаменитого писателя. Я его встречал не раз, и всегда у меня было такое чувство, будто беседую с его героями, чистыми, добрыми, открытыми ко всему хорошему и светлому в мире, не боящимися бросить вызов всему хищному и деспотичному, мешающему нормально жить.

— Кто из писателей ближе вам?

— С детства на меня оказал огромное влияние Эрнест Хемингуэй. Одно время я был главным редактором журнала "Иностранная литература", и мы печатали много американских авторов. Недавно в Германии одну из моих повестей, "Пегий пес, бегущий краем моря", поставили на оперной сцене и назвали почти по Хемингуэю — "Мальчик и море". Кстати, и книгу издали под таким же названием. На русском языке в названии своя поэтика, а тут ассоциации с американским классиком. Как и у Хемингуэя, действие происходит в море, но там судьба старика, а у меня судьба мальчика. Я очень доволен такой параллелью. Из мировой литературы близки мне Маркес, Джойс, Пруст. Из наших писателей — Фазиль Искандер.

— Я не могу сейчас точно сказать, какой это был год, примерно 20 лет назад. Мы вместе с вами после интервью спускались по широкой, залитой светом лестнице в новом тогда здании в Останкино, и я у вас спросил, как вы относитесь к Джеку Лондону. Вы ответили, что он писатель для детей. Потом вы увидели, что у меня расстроенное лицо и сказали — очень хороший писатель. Тогда вы еще не были дипломатом, но я в вас эти дипломатические черточки почувствовал.

— Спасибо, что мне напомнили. Я Джеком Лондоном в детстве зачитывался, он оказал на меня большое влияние. И что-то от Джека Лондона нашло отражение и в моем творчестве. Я ведь написал роман "Плаха", в котором среди персонажей не только люди, но и волчья семья. У них тоже своя судьба. Это не случайно. Есть что-то от "Белого клыка".

— Вы сказали о волчьей теме. Была у меня одна знакомая, ослепительная красавица, которая у нас на радио работала. Как-то зашел разговор, на кого она похожа, и она сказала: "Я Акбара", — то есть волчица из вашей книги. Она хотела подчеркнуть независимость и силу своего характера.

— У меня был другой случай. Однажды ко мне в Москве подходит женщина и здоровается. Я думал, кто-то из моих знакомых. Она подошла ближе и говорит: "Я Акбара". Я хотел сказать, зачем вы себя сравниваете с волчицей. Но не успел. Она молча пошла дальше. Наверное, что-то в их судьбах было общее, что побудило ее идентифицировать себя с волчицей.

— По-видимому, в каждой шутке есть доля истины. Про вас как-то говорили, что в прежней жизни вы сами были волком.

— Говорят так. Я не возражаю.

— Все мы дети природы?

— Волк — это классический хищный зверь, который везде находит себе место: в горах, степях, лесах. Есть прекрасные качества, которые человек может сопоставить с мужеством, бесстрашием, свирепостью волчьей. С птицей может себя сравнивать, с орлом. А некоторые болтливые люди могу сравнивать себя с сорокой. Здесь каждый сам по себе, как он себя осмысливает и видит.

— В международном лексиконе укоренилось слово "манкурт", которое во многом пошло от вас, из вашего романа "Буранный полустанок" ("И дольше века длится день")2. Ваша легенда о манкурте облетела весь мир. Нет ничего более дорогого у человека, чем память. Если нет ее, то нет ничего, человек перестает быть человеком.

— Это из нашего древнего эпоса "Манас". Там еще история о том, что ребенка, у которого было будущее великого вождя, пытались превратить в манкурта, то есть лишить его памяти, чтобы он даже не знал, кто он, как его зовут, чтобы он только исполнял то, что ему прикажут. Я писал о том, как из людей делали манкуртов в действительности. Это выражение сейчас широко применяется, когда речь идет о политической, социальной, культурной жизни. И люди в разговоре упоминают — ты что, манкурт?

— Как вы думаете, не может ли в наше весьма непростое время случиться так, что именно манкурты, — люди-роботы, люди, подчиненные только одной цели, которую им навязывают другие, — будут определять будущее человечества?

— Во всех эпохах был этот фактор, когда манкурты отрицательно влияли на развитие человечества. И сейчас такая опасность есть. Современное общество очень уязвимо. В эпоху глобализации, когда идет всеобщая универсализация, национальные культуры во многом утрачивают свои возможности, и это может привести к манкуртизму. Все вместе взятые национальные культуры могут оказаться под одним колпаком тоталитарной массовой культуры. Я надеюсь все же, что демократические тенденции будут вести нас к прогрессу и не допустят зловещего развития событий.

— В ваших книгах драматический, трагический накал отношений мужчины и женщины, отношений волка и волчицы. Любовь описывается у вас как нечто космическое.

— Современная жизнь показывает, что мужчина и женщина должны быть равноценными фигурами, равноценными личностями. И тогда их усилия помогают достигать цели. Именно любовь составляет основу жизни. Любовь и те эмоции, которые с ней связаны. И без таких эмоций, страстей, жизнь человеческая не будет полноценной.

— У вас есть идеал женщины?

— У меня была такая повесть "Джамиля". Ее до сих пор читают. В Европе даже некоторые говорят, что своим дочкам имя дали Джамиля. А мальчикам давали имя Данияр — в честь моего героя. Даже итальянский Данияр у меня есть. С идеалом женщины у меня всегда была связана интеллигентность.

— А если брать мировую литературу, где любовная тема больше всего проявилась?

— Для меня вершиной, средоточием мировой литературы является русская литература. Это глубочайшая, богатейшая по своим формам и языку литература. Классика остается классикой навсегда.

— Именно русская литература, на мой взгляд, еще в 19-м веке поставила главные проблемы века 21-го — "Отцы и дети", "Преступление и наказание", "Война и мир"...

— Литературоведы уже постигают значимость русской литературы для мирового литературного процесса. Но все это надо донести до массового читателя.

— Наверное, это нечестно с моей стороны задавать такой вопрос вам, потому что я сам ответа не знаю. И, тем не менее, вы помните, какие писатели за последние пять лет получили Нобелевскую премию по литературе? Кому вы бы сами дали эту премию, если бы были в Нобелевском комитете?

— Я тоже не помню, признаться. Премии носят порою конъюнктурный характер. А если бы я был в Нобелевском комитете, наверное, принял бы во внимание немало разных факторов.

— Я помню, мы в свое время спорили: а на каком языке пишет Чингиз Айтматов — на русском или киргизском?

— Я пишу на двух языках. Но в Европе я пишу только на русском. Русский язык дает больше возможностей. Потому, что это сразу находит отклик. И переводчики ждут, практически сразу переводят на немецкий, французский и другие языки.

— Когда мы "Плаху" читали, у нас возникали некоторые ассоциации, которые связывали и с вами, и с Михаилом Булгаковым, с его знаменитым "Мастером".

— Никаких в то время ассоциаций у меня не было. У Булгакова были описаны последние дни и часы жизни Иисуса Христа. Они общезначимы. Эту тему каждый по-своему может толковать. Это навеки данная сцена. Существуют вечные сюжеты, которые переосмысливаются, прилагаются к новой действительности, к новой человеческой сущности. Но все равно остается основополагающий фундаментальный источник событий, написанный однажды и навсегда.

— А что вы сейчас пишете?

— Это наша современность, о людях, переживающих нашу современную политическую эпоху. Трудно пока говорить.